Нам, живущим. Реквием - Роберт Хайнлайн

– Не люблю кошек.

– Ты когда-нибудь держал кошку? Нет, я вижу, что нет. И как только у тебя хватает нахальства судить о том, чего ты не знаешь? Вот будет у тебя кошка, тогда я послушаю, что ты об этом думаешь. А до тех пор… Ну ладно, а вообще-то, кто тебе сказал, что у тебя есть право высказывать собственное мнение?

– Ха? Да ведь у всех есть право на собственное мнение!

– Ерунда, парень. Никто не имеет права на мнение о чем-либо, о чем он не осведомлен. Если капитан начнет учить меня, как печь пироги, я вежливо предложу ему не совать нос не в свое дело… и наоборот, я не стану говорить ему, как рассчитать орбиту к Марсу.

– Слим, ты увиливаешь от темы. Что насчет Никси? Скажи, с ним все будет в порядке?

– Как я уже говорил, у меня нет мнения о вещах, в которых я не разбираюсь. Случилось так, что я не разбираюсь в собаках. У меня никогда ни одной не было, я же вырос в большом городе… А потом улетел в космос. И никаких собак.

– Проклятье, Слим! Ты опять увиливаешь. Ты все знаешь о «холодном сне». Не пытайся меня обдурить.

Слим вздохнул:

– Малыш, когда-нибудь ты умрешь, и я тоже умру. И твой щенок – тоже. Это одна из тех вещей, которых никому не избежать. Наш реактор может взорваться – а мы даже не поймем, что нас убило, пока нам не начнут примерять нимбы и крылышки. А раз так, к чему беспокоиться о том, выйдет ли твоя собака из «холодного сна»? Или он проснется, и ты волновался напрасно, или он не проснется, и ты ничего не сможешь с этим поделать.

– Так ты думаешь, что у него не получится?

– Я этого не говорил. Я сказал, что было бы глупо об этом волноваться.

Но Чарли все же волновался. Разговор со Слимом все время крутился в его голове, и чем ближе был день прибытия, тем больше он беспокоился. Последний месяц показался мальчику длиннее, чем предшествовавшие ему четыре тоскливых месяца.

Что касается Никси, то для него время ничего не значило. Повисший между жизнью и смертью, он витал за пределами «Геспера» – где-то там, вне времени и пространства. И лишь его маленькое лохматое тельце лежало в холодном трюме, как замороженный кусок ветчины.

В конце концов капитан замедлил движение судна, подвел его к Венере и вывел на парковочную орбиту – борт о борт с единственной орбитальной станцией Венеры. После пересадки и томительного ожидания семья Вон на крылатом челноке «Купидон» опустилась в облачный покров Венеры и приземлилась в колонии Северного полюса, Бориэлисе.

Однако для Чарли томительное ожидание на этом не закончилось: груз (а Никси тоже относился к категории грузов) начали снимать с орбиты уже после высадки пассажиров, и это заняло много дней, потому что могучий «Геспер» вмещал в себя намного больше, чем мог принять маленький «Купидон». А Чарли даже не мог сбегать на грузовой склад и навести справки о Никси, потому что иммигрантов поместили в карантин в перевалочном лагере. За пять месяцев полета им сделали массу прививок, но по прибытии оказалось, что этого недостаточно. Теперь они вынуждены были дожидаться самого тщательного медицинского осмотра и наблюдения, потому что эмиграционная служба желала удостовериться, что они не привезли с собой земных болезней, а после этого их ожидала новая порция прививок, которые не были доступны на борту судна. Чарли проводил свои дни с воспаленными от уколов руками, снедаемый изнутри беспокойством.

До сих пор ему только раз удалось взглянуть на мир снаружи – он увидел затянутое вечными облаками небо, которое никогда не темнело и не освещалось. Бориэлис лежал на Северном полюсе Венеры, а ось вращения планеты была почти вертикальна: невидимое Солнце кружило над линией горизонта, не подымаясь и не опускаясь больше чем на несколько градусов. Колония жила в вечных сумерках.

Пониженной гравитации Чарли не ощущал, хотя знал, что разница (сила тяжести была 0,9 земной) должна быть ощутимой. Но прошло уже пять месяцев с тех пор, как он чувствовал на себе силу земного тяготения, а на «Геспере» поддерживалась лишь треть его силы – на внешних палубах, где сильнее сказывалась центробежная сила. Поэтому Чарли казалось, что он стал тяжелее, а не легче, – его ноги отвыкли от настоящего веса.

И при этом он не замечал высокой (около 2 %) концентрации углекислого газа, благодаря которой существовали могучие джунгли Венеры. Когда-то считалось, что такое количество углекислого газа, вдыхаемое регулярно, смертельно для человека, но задолго до космических полетов, приблизительно в 1950 году, эксперименты показали, что даже более высокая концентрация не влечет за собой никаких негативных последствий. Чарли просто ее не замечал. Точно так же он чувствовал бы себя где-нибудь в тропиках на Земле.

Итак, он проводил дни в мрачном, похожем на казарму, здании. Он мало видел своего отца, который не отрывался от телефона и не вылезал из герметичной кабины для переговоров, совещаясь со своими работодателями или обустраивая наше новое жилье. И еще меньше он виделся с матерью: миссис Вон тяжело перенесла долгий перелет и проводила большую часть своего времени в постели.

Спустя девять дней после прибытия Чарли сидел в комнате отдыха перевалочного лагеря, со скукой перелистывая книгу, которую уже однажды прочитал на Земле. Вошел его отец:

– Пойдем.

– Да? Что случилось?

– Они собираются будить твоего пса. Ты ведь хочешь при этом присутствовать, не так ли? Или не хочешь? Я могу сходить один, а потом вернусь и расскажу тебе, чем все закончилось.

Чарли судорожно перевел дыхание:

– Я хочу быть там. Пойдем.

Комната походила на ту, что была в Белых Песках, где усыпили Никси, за исключением того, что вместо стола здесь стояла похожая на клетку штуковина со стеклянными стенками. Какой-то человек настраивал сложную аппаратуру, стоявшую рядом со стеклянной коробкой. Он поднял глаза и спросил:

– Да? Мы заняты.

– Меня зовут Вон, а это – мой сын Чарли. Он владелец собаки.

Мужчина нахмурился:

– Разве вы не получили мое сообщение? Кстати, я – доктор Зекер. Вы слишком рано, мы только-только подняли температуру собаки до нормы.

Мистер Вон сказал:

– Жди здесь, Чарли.

Он пересек комнату и тихим голосом что-то сказал Зекеру.

Зекер покачал головой:

– Лучше подождите снаружи.

Мистер Вон снова что-то тихо сказал. Доктор Зекер ответил:

– Вы не понимаете. У меня даже нет надлежащего оборудования, я был вынужден приспособить аппарат искусственного дыхания, который мы используем для обезьян. Он никогда не предназначался для собак!

Они спорили шепотом в течение нескольких минут и были прерваны голосом из динамика:

«Девяносто семь-икс готов, доктор. Это тот пес».

– Несите его! – отозвался Зекер и, продолжая разговор с мистером Воном, сказал: – Хорошо. Уведите его с прохода. Хотя лучше бы ему, как я уже говорил, оставаться снаружи.