Император. Кровь богов - Конн Иггульден

Безлунной ночью галеры Агриппы легко вышли в темное море. После завершения строительства канала он три ночи дожидался идеальных условий, чтобы открыть вторые ворота. В шторм он выйти не мог: волны были слишком высоки для его заново сконструированных галер. Потеря устойчивости стала наибольшей из опасностей, потому что каждое из его изобретений прибавляло веса верхней части галеры. От нескольких нововведений пришлось отказаться: они или сильно замедляли ход, или превращали галеру в смертельную ловушку для всех, кто находился на нижней палубе. Месяцы на берегу Авернского озера стали самыми нервными, но и самыми восхитительными в жизни Виспансия, и теперь он полностью подготовился к выходу в море. А если бы и не подготовился, Октавиан все равно послал бы к нему Мецената с приказом переходить к активным действиям.

Сейчас у его знатного друга впервые не нашлось слов, когда он увидел, как корабли выходят из канала. Агриппа чувствовал, что Цильний Меценат хочет быть где угодно, но не здесь, но гордость не позволяла ему отказаться от выхода в море. Им предстояло вдвоем встретиться с врагом в открытом бою, располагая всего сорока восемью галерами. Все зависело от точного выбора времени и элемента внезапности… и удачи, которая не очень-то жаловала Агриппу, когда ставки были особенно высоки.

В темноте общение между кораблями осуществлялось при помощи фонарей с заслонками. Лучи посылались с тем, чтобы определить позицию каждой галеры в общем строю. Вторая половина дня и вечер ушли на то, чтобы завести суда в канал. Их тянули веревками, потому что весла лежали на палубе. И конечно же, момент, когда корабли выходили на глубокую воду, вызвал прилив радости.

Виспансий Агриппа не мог не гордиться достижениями римлян. Его люди проложили тропу в море там, где ее раньше не существовало. Они строили громадные корабли, а когда их проекты проваливались или доказывали свою неприемлемость, разбирали готовые суда и начинали все заново без единой жалобы. Агриппа дал себе зарок наградить и команды, и офицеров, если кто-то из них выживет.

Ночная тьма, раскинувшаяся над морем, могла прятать целый флот вражеских галер, дожидающихся их. Агриппа нервно сглотнул, вышагивая по палубе. Его большие руки то сжимались в кулаки, то снова разжимались. На юге лежал остров Сицилия, на который он и держал курс, с длинной береговой полосой, изрезанной множеством маленьких бухт, где, по словам шпионов, и базировался вражеский флот. Он надеялся под покровом ночи подойти к острову как можно ближе. После этого его новое оружие и тактика или принесли бы ему победу, или обрекли на поражение. Его команды усердно готовились к бою, но Агриппа понимал, что они еще не научились маневрировать с такой легкостью, как бывалые матросы римского флота. Он вытер пот со лба, когда новые корабли подняли паруса, чтобы использовать ветер, дувший в сторону Сицилии. Его галера легко скользила по морю вместе с остальными: слышалось только шипение воды, рассекаемой ее носом. Сицилия чуть ли не вплотную подходила к самой южной точке Италии, но им предстояло пройти добрые двести миль. Агриппа продолжал кружить по палубе, мысленно представляя себе карту. При всех надеждах на новые корабли, его так и подмывало не ввязываться в бой, а увести галеры на восток, где их с таким нетерпением ждал Октавиан. Кораблестроитель понимал, что при удаче он может провести день у берега где-то южнее, а следующей ночью обогнуть «каблук» Италии, возможно, даже до того, как Секст Помпей узнает, что новый римский флот побывал в этих водах. И это было бы правильным решением, если бы Помпей не разделил свой флот на две части и не увел сотню кораблей на другую сторону «каблука». Новости, которые привез Меценат, изменили все намеченные планы.

Двойная блокада сводила на нет прибрежную торговлю. Рим уже находился на грани голода, и долго так продолжаться не могло. Блокаду необходимо было прорвать, и Агриппа чувствовал, как сильно давила на него ответственность. Если он провалит свою миссию, Октавиана запрут в Италии на долгие годы, и ему придется начать переговоры, а то и сдаться Освободителям. И Виспансий знал, что второго шанса не будет, потому что его друг поставил все на него.

Все сорок восемь галер подняли паруса, ловя ночной ветер, но Агриппа их, можно сказать, не видел. Белые паруса могли заметить издалека, поэтому его люди вновь и вновь окунали их в огромные чаны с раствором марены, пока они не обрели красно-коричневый цвет. Теперь заметить их в темноте мог только очень наметанный глаз. Да, днем казалось, что паруса покрыты засохшей кровью, но требуемая маскировка обеспечивалась.

– У меня есть кувшин хорошего вина, – подтверждая свои слова, Меценат стукнул глиняной чашей по кувшину.

Агриппа покачал головой, но потом понял, что друг мог этого не увидеть.

– Не для меня, – сказал он вслух. – Теперь, когда мы в открытом море, мне надо сохранять ясность ума.

– Тебе следовало родиться в Спарте, – ответил Меценат. – Я нахожу, что хорошее красное вино только расслабляет меня. – Он наполнил чашу и выругался, потому что вино выплеснулась на палубу. – Полагаю, за удачу! – И он выпил. – А тебе надо немного поспать, если ясность ума так необходима. По крайней мере, море сегодня спокойное. Я бы не хотел обрести могилу в воде, выплевывая собственные внутренности через ограждение.

Агриппа не ответил. Он думал об окружающих его галерах. Меценат, похоже, не понимал, сколь многое от него зависит. Каждое улучшение, каждое тактическое нововведение придумал он. Если он потерпит неудачу, будут потеряны полгода и невообразимые деньги, не говоря уже о его жизни. Ночь надежно скрывала корабли, но заря откроет их вражеским глазам. И Виспансий не знал, радоваться ему или страшиться того момента, когда они увидят первую неприятельскую галеру, стремительно сближающуюся с ними.

Ведия вырвал из сна Менас, его заместитель. Он проснулся со стоном и чуть не скатился с койки, но его удержала рука Менаса.

– Что такое? – еще сонно просипел первый помощник Секста Помпея.

Он так долго спал на палубе, что маленькая каюта, предназначенная для капитана, казалась ему невероятной роскошью. Матрас, возможно, тонкий и комковатый, не шел ни в какое сравнение с деревянным полом и куском парусины вместо одеяла, как в дождь, так и в ветер.

– Световой сигнал, – доложил Менас, продолжая трясти начальника за плечо.

Этому человеку, кадровому военному, конечно, не нравилось, что у него такой командир, но свое отношение он тщательно скрывал и держался подчеркнуто нейтрально. Ведий скинул его руку с плеча, резко сел и выругался, ударившись головой о балку.

– Все, проснулся, – пробормотал он, потирая ушибленное место и выходя из крошечной каюты.

В темноте он последовал за Менасом и поднялся по короткому трапу на палубу к тусклой лампе. Посмотрев в ту сторону, куда указывал его подчиненный, он увидел свет вдали на горном пике. Наблюдатели разжигали костер, когда замечали в море что-то движущееся.

– Кто-то пытается проскочить под покровом темноты, – в голосе Ведия слышалась мрачная радость.