Лики старых фотографий, или Ангельская любовь - Юлия Ник

лопатой для снега. Потеряли, видно, домашние Настю. Смешные. Разве с ней могло случиться что-то плохое, когда он рядом с ней?

А рядом с ней он был теперь всегда. Он был уже «взрослым мальчиком» и понимал всю бесперспективность своего чувства к этой девочке, которая ему в дочери годилась. Понимать понимал, а заставить себя забыть о ней, прекратить заниматься ежедневными сладостными пытками общения с ней, не мог. И всё глубже и глубже с головой погружался в иллюзорный мир теплого дружеского участия в её жизни. Весь мир разделился на две части. И на части не равные. Девять десятых в его жизни занимала Настенька, и на одну десятую тянули все остальные дела. У них с Настей оказалось очень похожим главное увлечение — чтение. В дом Леона было вхоже небольшое число людей. Два его «ординарца» и он сам. И с некоторых пор — Настя.

Однажды во время очередного «бутербродного разгула» Леон заметил, что лобик Насти то и дело хмурится, решая какую-то трудную задачу.

— Ты о чём Настасья-краса, длинная коса, задумалась? — шутливо спросил он.

— Да так. Не знаю, когда всё успеть. Столько назадавали…

— Где и что тебе «назадавали»?

— Ну как же, Леон Сергеевич? Я же целый месяц на установочные лекции ездила. Вот там и назадавали.

— Ну, в пределах разумного, я думаю? Это, всё-таки, первый курс всего?

— Да, конечно, в пределах. Только и пределы тоже всякие бывают. Сейчас сидела в нашей библиотеке, всё перерыла и только три книги нашла. А их в списке…. Вот — сто двенадцать, — Леон взял у Насти тетрадь с исписанными названиями книг страницами. Тут были перечислены жемчужинки мировой литературы самых разных жанров.

— Представляете? И в институтской библиотеке их нет. Только в «публичке». Я туда записалась и целый час потратила, пока выбрала по картотеке, очередь выстояла, потом ещё ждала, когда мне их из хранилища поднимут. Всего два часа и успела поработать. И уже не автобус чуть не опоздала. А за два часа разве много прочтешь, если внимательно читать? А надо же очень внимательно, ещё и конспектировать кое-что надо, экзамен же потом сдавать, а перечитывать это всё ещё раз — нереально. Вот я и не представляю, как я всё это буду делать? И записаться в какую-нибудь городскую не получится, я же прописалась тут, у Арсеничевых… А Вы чего так улыбаетесь, Леон Сергеевич? Вам смешно?

— Да нет, мне не смешно, мне радостно, что я вот так, одним движением руки могу чудо сделать. Знаешь, как приятно делать чудеса?!

— Вы о чём? Какие чудеса?

— А-а! Простые чудеса. Я открываю тебе безлимитный доступ в одну неплохую библиотеку. В ней есть почти всё из этого списочка. А может и вообще всё есть, надо внимательно посмотреть. Если нет — найдём. Незачем тебе по ночам в «публичке» сидеть. Время дорого.

По дороге домой Леон, когда они шли вместе, как молодой мальчишка, увлекаясь, рассказывал ей про книги, которые читал в данный момент. Оказывается, читал он всегда, и обязательно на ночь каждый день.

Он держа в изголовьях кровати целую кучу книг, которые или отложил — пришлись не по вкусу и настроению — или прочитал, да забыл всунуть в тесные ряды книг на стеллажах, сделанных неутомимым Рёбрышкиным.

— А ты, какие книги больше всего любишь, Настенька?

— Разные. Эля мне подарила просто шикарное издание Конан Дойля. Представляете? Я уже наизусть всё знаю.

— Зачем наизусть?!

— Ребята очень любят такие истории, сидим, что-нибудь мастерим, или гуляем по лесу, и я им рассказываю, когда получается. Я их так люблю всех, особенно маленьких. У меня точно будет целая куча детей, чтобы им не скучно было, как мне.

— Тебе скучно?

— В детстве было скучно. Детей должно быть несколько.

Настя не объясняла. Она утверждала.

— Ну да, конечно. Но я тоже один рос. Мне скучно не было. Друзья, товарищи…

— Нет, это не то. Надо чтобы был твой самый родной человек рядом, родители, братья, сестрёнки, как Эля.

— Согласен, Настенька, — Леон не хотел больше говорить на эту тему и перевел разговор опять на книги. — А что ты читала для себя?

— Много чего. Я раньше очень любила читать детскую энциклопедию. Знаете, толстые такие тома рыжего цвета были, огромные. Это мне папа подарил, я забыла их с собой забрать. Мама всё хотела продать эти книги, считала, что я уже выросла, покупатели были. Наверное, уже продала… — Настюшка замолчала. Неожиданное упоминание о доме, о матери, обдало холодной и тоскливой волной: «Неужели мама совсем не скучает? Ни разу даже не спросила у Эли, как тут я?»

— Настюшь, а у меня есть какая-то рыжая толстая детская энциклопедия, наверное такая же? Стоит где-то наверху. Я точно вырос для неё. Хочешь, я тебе её отдам?

— Нет. Ну что Вы? Я не к тому же говорю, что жалуюсь. Просто вспомнила про папу. Мы с ним мечтали, что когда-нибудь накупим большую библиотеку, и я бы целыми выходными копалась бы в разных книгах. Знаете, Леон Сергеевич, чем я больше всего любила заниматься в детстве?

— Не знаю. Чем?

— Ни за что не догадаетесь!

— Даже представить себе не могу… А! Куклами, наверное?

— А вот и нет. Я могла с утра до вечера читать старые журналы. Знаете, были такие «Огонёк», «Наука и жизнь», «Юность» и самый любимый мой журнал «Вокруг света».

— А почему были-то? Они же и сейчас есть?

— Ну, у нас они … закончились… тогда. Денег не хватало. На лекарства уходило много. Ну, вот и всё, я дошла. До свидания.

— Подожди, Настенька. А можно мне тебя пригласить ко мне домой? Там кроме твоих списочных и других книг много стоит, порылась бы сама. Ну, с кем-нибудь … с подружкой приходите. У меня много этих журналов! Я их тоже люблю, выписываю постоянно. Только вот получаю не регулярно. Возьмёшь всё, что тебе захочется почитать.

— Как в библиотеке?

— Ну, пусть будет, как в библиотеке, — хмыкнул весело Леон.

— Только у меня здесь нет подружек. Да и там… в городе тоже не было. Не получалось как-то.

— Ну, тогда… ну одна приходи. Или с Лариком, например? — вдруг ни с того ни сего выпалил Леон.

— С Лариком? Нет, что Вы. Он очень занят. Да я и одна могу, я же много брать книг не буду. Донесу как-нибудь, — Настя улыбнулась.

— Ну да. И то правда, что это я? Да и я сам тебе помогу донести, тут два шага всего. Если ты жадюгой книжной вдруг окажешься, — оба рассмеялись, заключив