Рутина - Евгений Алехин

– Да! Выступили очень хорошо… Только я ногу повредил, упал со сцены. Но ерунда, уже починили. Помазали в травме, все нормально. Твой любимый поэт Леха Никонов сказал, что «Газданов – пизда нам» – это гениально… Да нормальный, эмоциональный такой… Почти не успел пообщаться… Ты там как? Нашла утес? Ныряла? Кайф… Мы едем к нам домой пиво пить. Со мной одногруппники. Саша, Денис и Женя Соколовский. Да, они все на концерте были… решили устроить встречу такую. Еще Женя Родин, может, подъедет. Как там Таня? Тоскует по своему хахалю? Ты тоскуешь? Я тоже скучаю. Давай. Да, давай. Ну, в следующий раз поедем вместе. И так я много бездельничал в этом году, надо поработать. Да. Да. А… стой. Погоди. Ничего, что в гости одна баба зайдет?.. Да не, не ко мне. Просто наша одногруппница… А просто хочу, чтобы ты знала, что Полина, моя одногруппница, зайдет в гости. Она дружит с пацанами… Ну давай, ладно. Да, давай. Целую. Пока. Только пиво. Пока…

Я отрубил телефон и сунул его в карман. Водитель смотрел перед собой. На заднем сиденье сидела только Аня. Я перегнулся назад и протянул ей руку. Она погладила мои пальцы.

– Зачем? – спросила она.

– Что?

– Зачем ты выдумал про одногруппницу?

Когда мы ехали в лифте, я начал объяснять:

– Потому что, мне кажется, женщины умеют подключаться к коллективному разуму.

– Как мы это делаем?

Аня насмешливо смотрела на меня. У нее был очень сексуальный голос, как у Скарлетт Йоханссон, хотелось, чтобы ее реплики были длиннее.

Я пояснил:

– Во-первых, мне кажется вот что. Она сразу поймет, что у меня в доме была другая баба. А там уже как захочет. Примет мое объяснение, поверит в мою ложь или продолжит думать – и будет копать дальше. Я хочу ей дать минимум лжи, на которую способен. То есть показать ей: ты можешь раскопать правду, а можешь не раскапывать. Ты главная. Ты можешь послать меня на хуй, а можешь не посылать.

Аня пока не стала отвечать. Обдумывала. На площадке я достал ключи и отпер дверь.

– Перекладываешь ответственность, значит, – сказала Аня, увидев съемную квартиру, на которой я жил со своей цыпой почти третий год.

Мы зашли. Я сразу прошел в уборную умыться и поссать. Нога кровоточила через повязку. Вид собственной крови всегда делает меня более отчаянным, более озабоченным, менее осознанным.

– Туалет и ванная. Можешь умыться.

Аня закрылась там. Я слушал журчание ее струйки, стоя под дверью. Когда она вышла, я взял ее за руку и отвел к кровати. Усадил ее, а сам стоял, склонившись над ней, целовал взасос.

Что-то было неправильное. Я отстранился. Кровать, убранство, тумбочки и шкаф.

– Я же здесь сплю со своей женщиной, – сказал я.

Аня разглядывала меня с любопытством. Я снял покрывало и бросил его на пол.

– Ты ведешь себя очень по-мужски, – сказала Аня, когда мы легли на покрывало.

– В каком смысле?

– В самом плохом смысле. Если хочешь расстаться – уйди. Хочешь жениться – женись. Что за клоунада?

После этих слов она начала расстегивать мне ширинку. Скоро хуй оказался у нее во рту, все успокоилось. Деревья шептали листьями за окном. Я подумал, что, в принципе, разница невелика. Зачем менять одно на другое. Аня выплюнула хуй, смотрела на меня, ждала действий. У меня на тумбочке валялся презерватив, я разорвал упаковку и надел его. Аня вопросительно развела руками.

– Это чего вдруг? Безопасный секс?

– В гондоне не засчитывается, – сказал я.

– То есть понарошку?

Но возбуждение было такое сильное, что я все равно кончил через пару минут, лежа на ней на полу, отталкивая Анино лицо от себя. Я знал: чтобы доставить ей удовольствие, надо поставить раком, отстраниться и спокойно поработать. Знал, но не сделал этого. Аня вызвала такси и уехала.

Продержался на этой работе два месяца. Меня постоянно вызывали в лишние часы то днем, то ночью. Мне снились посылки, жизнь превращалась в ад. На складе был ремонт, ноги кусали блохи. Сначала я носил повязку на зашитой ноге, так вот, они забирались туда. Я вытаскивал их и давил ногтями – с щелчком они дохли, оставляя следы моей крови. В туалете было грязно, но все равно дрочил там, вспоминая, как кончал на Аню, ее голубые глаза, голос, интонацию и свое малодушие. Нужно было покончить с этим, избавиться от наваждения. Когда Оксана спала, я прижимался к ней, шептал «прости». Но в моем сердце было две бабы, а часто достаточно одной, чтобы образовалась дыра. Хорошо было другое: Аня хотя бы вытеснила Ингу и Малолетку на какое-то время. Но они – другое, лишь эротические образы, тогда как Аня въелась гораздо глубже.

У меня было очень много дополнительных часов, и, по идее, каждый товар, который я сканировал под своим логином и паролем, должен был засчитываться в плюс. Однако на моей зарплате это не сказывалось. Я ходил в бухгалтерию ругаться. Потом уволился. Спустя две недели мне позвонили и предложили зайти за перерасчетом. Денег было много, выплатили за каждую переработанную минуту.

– Может быть, возьмете меня обратно?

– Нет, ты тут нагрубил, – ответили мне.

В это время настойчиво всплывала тема женитьбы. Она откуда-то приходит на третий год отношений. «Зачем жениться?» – думаешь ты. Наверное, дело в том, что мы с Костей попали в мусарню, когда выступали на открытом веганском фестивале, и провели за решеткой ночь. В такие моменты понимаешь, что неверный шаг может привести в тюрьму. Думаешь, что лучше расписаться. Так хотя бы родной и любимый человек – жена – сможет тебя навещать. Или если в психушку попадешь, то же самое. Супруга или супруг. В море бюрократии – спасательный круг.

Это был огромный, как гараж для самолетов, ангар. Повсюду ездили погрузчики, бригадиры что-то выкрикивали: цифры, географические координаты, названия городов, мотивирующие междометия и бранные слова; комплектовщики на рохлях перевозили тысячи коробок. Другие рабочие вскрывали, перекладывали, пересчитывали, взвешивали на весах, заполняли накладные, загружали товар в машины, машины, машины. На фоне играла музыка – «Европа плюс» или «Авторадио». Современные шлягеры чередовались с хитами девяностых, разбавлялись рекламой. Мы работали ночами под прожекторами, светящими с тридцатиметровой высоты потолочных балок. Я, как и другие временные рабочие, был одет в свое, штатское. Постоянщики носили форменные комбинезоны. Смена начиналась в семь вечера, а заканчиваться должна была в семь утра, но нас всегда задерживали как минимум на тридцать минут, а максимум на полтора часа. Ты уже видишь утренний свет в открытые ворота, ведущие к платформе, на которой лежат палеты и курят водители перед распахнутыми кузовами фур. И думаешь: скоро я пойду через проходную, окажусь на улице, спущусь в метро. Но вдруг бригадир вопит: