Лес видений - Павлина Морозова

Не было больше никакого лягушонка, зато на земле извивалась, испуская по округе страшное шипение, страшнючая змеюка. С клыков Ивана брызгал взаправдашний змеиный яд, очень ядовитый змеиный яд, который при попадании в глаза жутко жжётся. Известно, что именно от него ослепла Немилина бабушка, с которой она виделась в раннем детстве, но, конечно же, этого не помнит.

Лебедь отвернулась и спрятала голову под крыло, примерно так же поступила голубка, Немила же просто зависла на месте, поскольку стоило ей сделать хоть шаг вперёд, как змея тут же начинала злиться пуще прежнего, резко выбрасывала вперёд треугольную головёшку, а вертикальные зрачки смотрели пристально и недобро.

– Иванушка, – жалобно просила она, – пожалуйста, перестань меня пугать. Разве ты не хочешь вернуться домой к своим батюшке, братьям, верным друзьям? К своим детям, в конце концов, – упрекнула она. – Я выведу тебя отсюда, я стану тебе женой верной, только вернись ко мне, прошу.

Она приглашающе вытянула перед собой руки. Но Иванушка-змей снова зашипел, ещё более грозно, чем раньше, и ринулся обратно к дыре под теремом. Марья-лебёдушка ринулась с его пути, как испуганная квочка, только и слышно было, как зашумели крылья, да полетели перья, и одно из них приземлилось прямо Немиле в волосы.

Не растерялась лишь лиса. Она вскочила на все четыре лапы прижалась к земле брюшком, а из её горла вырвался глухой, почти утробный рык.

Затем лиса юркнула у самых немилиных сапожек, подпрыгнула – и приземлилась прямо поверх блестящей чёрной спинки гадюшонка. «Хрусть!» – послышалось вдруг, и тут же хвост гадюшонка сжался в кольцо вокруг лисьей шеи.

– Нет, не делай ему больно! – вскричала Немила, но лиска была такова: зажала змеиную голову в тиски из зубов, затравленно оглянулась, отбежала в сторону и принялась подпрыгивать на одном месте, пытаясь скинуть с себя кольцо змеиного хвоста.

Раз прыгнула, два – не вышло, и тогда она повалилась на землю вместе со змеёнышем. Змей от соприкосновения с землицей оборотился чёрным крылатым существом и взлетел.

Острые уголки крыльев трепыхались точно бабочкины, да и вообще, удаляясь, существо всё больше походило на бабочку, нежели на летучую мышь.

Скоро она скроется из виду – подумала Немила, переполняясь возбуждением.

– Марья, Марьюшка, ужель злая душонка не оставила Ивана! Догони его!

– Не могу, я выбилась из сил, – ответила Марья. Несмотря на свой запыхавшийся вид, она всё ещё выглядела прекарсно, кокошник сидел как влитой, сарафан не запылился, ткань рубахи блестела и переливалась.

– А голубка?..

Ответом стало тревожное молчание.

– Голубка, лети, пожалуйста! Марь-моревна, прикажи ей!

Летучая мышка поднималась всё выше и выше, выше и выше. Она уже достигла нижайших крыш, когда от плотного кубла из парящих в небе облаков отделилось одно облачко, не больше и не меньше других по размеру.

Сразу и не поймёшь, что изменилось в рисунке небесного покрывала – прореху заполнили другие, ярко-розовые, зелёные, оранжевые. То, другое, было полупрозрачным и рассеянным, похожим на лунный свет, пробивающийся сквозь туман. Оно имело форму половинки яблока, или сыроежкиной шляпки, или даже квасного гриба.

Оно опускалось медленно, никуда не торопясь, и Немила знала, ещё до того, как всё случилось – летучей мышке от него не убежать.

Облако росло, а мышка, попав в него, сама поначалу не поняла, что произошло, и забилась внутри него, точно в клетке. А форма облака принялась меняться, края опускались, вытягивались, серединка становилась более шарообразной.

Как большая человеческая голова, покрытая вуалью – такое сравнение подобрала Немила.

Несомненно, тому, что происходило, была причина, и Немила очень быстро нашла её. Марья! Моревна! Это Моревна постаралась!

Она единственная способна управлять этими несчастными обречёнными душами, парящими в небесах, а значит, следует благодарить именно её.

Ай да Марья, ай да молодец!

Немила подпрыгнула на месте, притопнула каблуками, глубоко поклонилась, четырежды – облаку, Марье, голубке и лисе.

– Спасибо! Спасибо! Спасибо! Спасибо! – поблагодарила она каждого, да с нетерпением окунула руки в осколок тумана, где её уже ждало самое значительное, самое желанное из сокровищ.

Это был цветочек незабываемо яркого, сочного, алого цвета, тот самый, с которого всё началось.

Стоило цветку оказаться в у Немилы, как туманное облачко взмыло вертикально вверх, к своим собратьям, и растворилось среди них.

– Чудеса чудесные происходят в царстве твоём, Марьюшка. Благодарю покорно, что не оставила ты меня в беде, что помогла разыскать и удержать подле себя пропажу мою родненькую. Да только ты не серчай, я ещё кое об чём умолять буду.

Пока Немила переводила дыхание, выражение Марьиного лица стало донельзя настороженное.

– О чём ты хочешь меня умолять? – воспросила Марья чуть более высокомерным, чем обычно, тоном. – О злой душонке не тревожься, Иванушка твой чист и свободен. А душонка больше никому не причинит вреда, Матушка её покарала.

– Почему тогда он, – Немила чуть приподняла кулак с цветком, – убегает от меня?

– С этим я тебе не могу подмочь, разбирайтесь сами, – пожала плечами Марья.

– Как же так? Ты же Ивану старшая родственница, а значит, должна на истинный путь его наставить, – настойчиво стала пояснять Немила. – Скажи Ивану, что я ни в коем случае не хочу причинить ему и капельки вреда, что я жизнь положу, дабы вернуть его туда, где он будет не одинок, туда, где время отмеряется движением солнца и луны, где всё так знакомо, что сердце поёт и душа радуется!

– Не входит в мои обязанности наставлять кого бы то ни было на путь истинный, ты ошибаешься, – журчаще рассмеялась Моревна. – И что значит твоё признание? Значит, в тридесятом твоё сердце и душа не поют и не радуются? Чем тебе плохо у нас?

Немила стушевалась. Ох, стыдоба-стыдобушка! И как она могла сказануть такую глупость! Равносильно тому, чтобы прийти в гости без приглашения, да ещё и обругать хозяев за неподобающий приём.

– Прости меня, Марьюшка! Всем хорошо-то царство твоё, да только родни тут нету!

Низко-принизко поклонилась Немила. Она бы и в ножки белые упала, да пуще прежнего боялась отпустить от себя цветочек аленький, потому как, страшно подумать, представилось ей вдруг, что если она упустит его опять, то больше никогда не увидит.

– Ладно-ладно, дитя, распрями спинку и не горби без надобности, раз уж вознамерилась в семью царскую войти, – молвила Марья, едва разомкнув губы. Потом она вдруг, безо всякой причины, подступила к Немиле вплотную, так, что она смогла ощутить на своей щеке благоухающее дыхание царского рта, и вырвала аленький цветок из ослабевшей ручонки.

– Будь мужчиной, прими свой облик истинный! – взревела Марья, и завихрился, завыл по проулкам ветер, и затрепетали одежды, растрепались волосы. Откуда-то донеслось «ау-у-у», прямо как в лесу.