Залив Гавана - Мартин Круз Смит

Аркадий повернулся и увидел двух девочек в школьных джемперах темно-бордового цвета. У них были зеленые глаза и волосы янтарного оттенка, развеваемые ветром, в руках мороженое. Они были так близко, что казалось, мороженое вот-вот капнет ему на плечо. Энергичная седая женщина в домашнем платье и кроссовках изо всех сил спешила за ними.

— Мама, — воскликнула Офелия, — почему девочки не в школе?

— Они должны быть в школе, но еще им нужно время от времени видеть свою мать, ты согласна? — тут мать Офелии заметила Аркадия. — Боже! Так это правда! Все встречаются с симпатичными испанцами, милыми англичанами, а ты нашла русского. О, господи!

— Я просто попросила ее принести некоторые туалетные принадлежности, — объяснила Офелия Аркадию.

— Она выглядит не слишком довольной, — сказал Аркадий.

— Не приглашай ее присесть.

Но было уже поздно, и ее мать обосновалась на месте Аркадия.

— Моя мама, — пробормотала Офелия.

— О, господи! — вздохнула мама.

— Мой почтение, — сказал Аркадий.

— Мои дочери, Мюриель и Марисоль, — сказала Офелия с гордостью, которую не смогла скрыть. — Знакомьтесь, это Аркадий.

Девочки поднялись на цыпочки, чтобы его поцеловать.

— Где тебе удалось найти русского? — спросила ее мать. — Я думала, что они все вымерли как мамонты.

— Он — старший следователь из Москвы.

— Хорошо. Он привез еду?

— Они очень похожи на тебя, — сказал Аркадий Офелии.

— Классный прикид, — Мюриель оглядела Офелию сверху донизу.

— Это же новые вещи, — мать Офелии взглянула на нее еще раз.

— No hablo español, — сказал Аркадий.

— Это даже лучше, — уверила его Офелия.

— Это он все купил?

— Мы просто вместе работаем.

— Ну, это совсем другое дело, совсем другое. Вы — коллеги, которые обмениваются подарками в знак уважения. Весьма перспективно.

— Это не то, что ты думаешь.

— Пожалуйста, не разуверяй меня, когда у меня появляется надежда. Он не так уж и плох. Немного тощий. Недельку другую на рисе с бобами, и будет совсем хорош.

— Он тебе нравится? — Марисоль спросила Офелию.

— Он — хороший человек.

— Русский поэт Пушкин, — сказала ее мать, — был немного африканцем.

— Я уверена, что он знает это.

— Пушкин? — Аркадий услышал что-то, за что можно зацепиться.

— У него есть пистолет? — спросила Мюриель.

— Он не носит оружие.

— Но он умеет стрелять? — спросила Марисоль.

— Лучше всех.

— Тир! — закричали девочки хором.

— Они так мало тебя видят, — сказала мать Офелии, — не отказывай им в небольшом развлечении, и твоему российскому стрелку будет, чем похвастаться.

Тир представлял собой распотрошенный автобус на кирпичных подставках. Заднюю стену занимал стенд, увешанный пневматическими винтовками, нацеленными на группу американских реактивных самолетов и парашютистов, вырезанных из консервных банок. Позади, на черном занавесе, художник добавил такие же вырезанные из жести звезды и кометы и панораму Малекона. Звуковые эффекты создавались с помощью аудиокассеты с записью пулеметной стрельбы. Сестры подтолкнули Аркадия на свободное место около прилавка.

— Он, должно быть, чувствует себя, как дома, — сказала мать Офелии.

— Зарядите ее, — Мюриель подтолкнула винтовку ему в руки.

— Сама заряди ее, — сказала Офелия, заплатив за винтовку.

— Сначала самолеты, сначала самолеты, — попросила Марисоль.

Винтовка была игрушечной, с крошечной бусинкой прицела на кончике ствола. Он выстрелил в особенно злобный бомбардировщик, и парашютист рядом с ним прыгнул вниз.

— Во что ты целишься? — спросила Офелия.

— Во все сразу.

Этот его выстрел оказался самым лучшим. Дети вокруг него заставляли самолеты пикировать, вращаться, танцевать, но все последующие выстрелы Аркадия в этих сверкающих захватчиков позорно попадали в занавеску.

— Он, должно быть, занимает высокий пост в полиции, — сказала ее мать, — не думаю, что он когда-нибудь во что-нибудь стрелял.

Девочки вручили винтовку Офелии. Она быстро зарядила ее и прицелилась в крупный бомбардировщик, вырезанный из банки тропиколы.

— Кажется, прицел немножко сбит, — предположил Аркадий.

Бомбардировщик свистнул и покачнулся.

— Нет, мама, — попросила Марисоль, — в центр.

Подняв очки на лоб, и прижав приклад покрепче к щеке, Офелия начала заряжать и стрелять в более спокойном темпе. Серебристые самолеты раскачивались, парашютисты пели и плясали. Комета тоже, за компанию. Очки упали на глаза, но это не помешало, уже половина мишеней в тире крутилась и вертелась. Аркадий подумал о самолете, на котором он прилетел сюда меньше недели назад. Теперь это казалось вечностью. Здесь он был отличной мишенью для Луны, который продолжал его искать. Но что могло быть лучшим прикрытием, чем кубинская семья? Что могло быть более странным и более естественным? Двенадцать попаданий из двенадцати выстрелов принесли Офелии приз в виде банки жидкости для заправки зажигалок, которую ее мать тут же засунула в свою сетку. При этом она пробурчала: — Все пригодится.

Довольные девочки позволили Офелии себя поцеловать и взяли бабушку за руки. Бабушка же достала из сумки пакет с туалетными принадлежностями для Офелии и что-то, завернутое в промасленную газету.

— Банановый хлеб из бананов Мюриель. Помнишь бананы?

— Я не могу взять этот хлеб.

— Твои дочери помогали его печь. Они обидятся, если ты откажешься.

Мюриель и Марисоль сделали большие глаза.

— Хорошо, хорошо. Спасибо, девочки.

Прощальный круг поцелуев.

— Накорми его этим хлебом, — напутствовала мать, — и заботься о нем.

Все, что Аркадий помнил о жилище Мостового на шестом этаже Сьерра Маэстра — это круговая галерея с выходами на лестницы, уставленная трехколесными велосипедами, и гостиная, увешанная кинопостерами, африканскими артефактами, плюшевыми ковриками, кожаный диван и балкон с видом на море.

Он также помнил замок на входной двери и задвижку — не лишняя предосторожность, учитывая, что в квартире полно дорогого оборудования. Аркадий еще тогда обратил внимание на то, что скользящая балконная дверь закрывается стальным засовом. Это на тот случай, если ему пришлось бы геройски спускаться по веревке с крыши на балкон Мостового. Бойцы спецназа знают все о том, как ворваться в помещение через окна, Аркадий — нет. Да и фокус был не в том, чтобы проникнуть внутрь, а в том, чтобы выманить Мостового из дома и спокойно рассмотреть фотографии на стенах.