Залив Гавана - Мартин Круз Смит

Мысленно вернувшись к планам в стиле Руфо — его календарю безотлагательных дел, например, к попытке убить кого-то, кто будет в городе всего лишь неделю, — Аркадий чувствовал, что время на исходе. Его время. Завтра ночью он сможет сесть в самолет и отправиться домой. Он и тело Приблуды. Но ему казалось, что еще не произошло главного. Что прояснит роль яхт-клуба «Гавана» и лучшей убойной команды в Африке, а также вскроет причины гибели Руфо и Хеди.

Офелия никого не привела с собой. Осторожно, чтобы не поцарапать свои новые туфли, она вошла в Русско-кубинский центр, бросив темные очки в сумку с банановым хлебом. Лобби со вчерашнего дня изменилось: статуи рыбака и сборщицы тростника валялись лицами вниз. Лестница лежала на расколотой стойке администрации. Не было и автомобиля. Пыль поднималась в красном луче света, падающего сверху от витражного стекла. Русско-кубинский центр? Она знала об этом месте. Но, когда русские думали, что они ведут страну к светлому будущему, кубинцев приглашали сюда очень редко.

Она глубоко вздохнула. Офелия приехала одна, чтобы сначала увидеть, что Луна вез ночью… Полицейский не мог обвинить чиновника министерства внутренних дел без убедительных доказательств. Но настоящая причина была личной. Ничто не могло унизить Офелию больше, чем испуг в багажнике «лады». А там она была напугана до слез. Она дополнительно тренировалась в стрельбе по мишени на полигоне Гуанабо именно для того, чтобы такого не случилось. Над стойкой висело пыльное зеркало, в котором она увидела свое отражение, когда доставала оружие из соломенной сумки. Она слилась с пистолетом в одно целое и передвигалась как опасная маленькая jinetera.

Возвращение в лобби снова напомнило ей вкус волокон конопли и кокоса. Именно так Луна и поступил с ней: подобрал ее, как кокосовый орех, бросил в мешок, а мешок швырнул в багажник. По пути она пыталась найти «ладу», но машина исчезла. Вероятно, ее уже разобрали на запчасти в одном из складов Атареса. Блестящие следы от железных колес тележки на плитках пола с изображением серпа и молота вели к мрачному темному коридору с цементными стенами и дверями из твердой кубинской древесины.

Офелия пинком распахнула первую дверь, вошла в пустую кладовую, осмотрела ее с оружием наготове и вернулась в холл прежде, чем кто-либо мог подобраться к ней сзади. На следующей двери висела табличка «Директор». Эта комната наверняка была больше, к тому же она была дальше от тусклого света лобби. Офелия перезарядила оружие, ей следовало бы захватить с собой фонарь. Как она не подумала об этом!

Именно в такой ситуации было необходимо уметь просчитать, с чем она могла здесь столкнуться. У сержанта министерства внутренних дел было такое же оружие, как и нее, но он больше полагается на мачете. Кроме того, он хорошо знал Русско-кубинский центр, а она нет. Он мог выскочить из-за любого угла как гоблин-переросток.

Офелия приоткрыла дверь ногой, протиснулась в комнату и присела у стены. Когда ее глаза привыкли к полутьме, она увидела, что это офис, из которого давно вынесли столы, стулья, напольное покрытие. Единственное, что осталось — бюст Ленина на пьедестале и горизонтальные красно-черные полосы, проходящие по стенам, окнам, по лицу Ленина. Она услышала какое-то движение в холле.

Офелии только сейчас пришло в голову, что следовало бы переодеться в униформу. Если бы полицейские нашли ее одетой таким образом, что бы они подумали? А Блас? Он бы подумал, что они могли неплохо развлечься в Мадриде.

Она выскользнула из офиса и присела на колено, целясь влево, потом вправо. Луна мог появиться отовсюду. Учебная стрельба, наконец, окупилась хотя бы только тем, что она так долго устойчиво удерживала тяжелый пистолет. Банановый хлеб — лишний груз, и она подумала, что стоило бы облегчить сумку. Но его помогли испечь девочки.

Следующий офис был пуст за исключением кукурузных зерен и перьев под ногами. Она снова услышала шаги позади, осторожные, неуверенные, и попыталась посильнее пригнуться, чтобы прицелиться в силуэт. Она пересекла холл и вошла в помещение, которое когда-то было конференц-залом. Ни стола, ни стульев, ни окон, только ряд фотографий русских лиц и кораблей. Она подумала, что если ее преследовал не один человек, они могли бы запереть двери и запечатать ее как в гробнице.

«Медленнее», — сказала она себе. Пот заливал ей глаза, она часто моргала, дышала ртом, что было не очень хорошим знаком. Плечи болели. Вокруг было темно, пока она не открыла дверь в бельевую комнату, где через неразбитые окна свет лился на полки, на которых когда-то хранились простыни и наволочки. Полки все еще были белыми. Даже пыль была белой, как тальк. На полу безголовый белый цыпленок лежал в кругу засохшей крови. Она оставила дверь открытой, чтобы в холл проникал хоть какой-то свет, и направилась к двери, на которой было написано «Буфет». Заглянула в комнату для хранения продуктов, где не было ничего, кроме списков на стене на русском языке. Еще была записка, адресованная какой-то Лене: «Русский картофель, не кубинский». Исторические документы потускнели, когда дверь бельевой захлопнулась.

Это место было самым темным. Возвращение в холл походило на продвижение в западню. Позади ничего, кроме черноты, впереди совсем слабый свет, в котором можно увидеть только дверь буфета. Шаги были так близко, что она могла не только слышать, но и чувствовать их. Ее отец работал на плантации сахарного тростника, и она знала, как поступали рубщики. Сначала рубили под корень, потом верхушку тростника. Аркадий говорил, что Луна был правшой. Это значило что ограниченный пространством холла, он нанесет удар сверху и справа. Она прижалась как можно сильнее к правой стене. Почувствовала чье-то дыхание. Лохматая морда прижалась к ее лицу. Она протянула руку и нащупала два коротких рога. Коза. Она совсем забыла про коз. Остальные ушли, или это была единственная, которая сумела спуститься на первый этаж. Молодая козочка с маленькой жесткой бородкой, острыми ребрами и любопытным носом, который она сунула в ее сумку. «Банановый хлеб, конечно», — вспомнила Офелия. Она зажала пистолет между ног, развернула хлеб и отломила половину. Она не могла видеть козу, но слышала, как та поедает хлеб. Видимо, не ела несколько дней. Запах хлеба должно быть неодолимо притянул ее через все здание. Офелия была рада, что русский не видел этого.

Когда коза попыталась доесть оставшийся хлеб, Офелия дала ей легкого пинка, потом слегка почесала ее тощую шею, чтобы загладить свою вину. Выросшая в Херши, она знала, как обращаться с козами, курами, прожорливыми свиньями.

Обескураженная, коза отступила, обиженно блея. Офелия ожидала, что она тем же путем, что пришла, вернется к стаду, но что-то тянуло ее в противоположном направлении. Она не могла разглядеть козу, но слышала, как ее копыта процокали к двери буфета, к призрачному запаху еды шестилетней давности. Дверь буфета открывалась в обе стороны. Коза открыла ее носом, слабый свет привлек ее, и она вошла внутрь. Дверь дважды качнулась и остановилась на мгновение, затем резко распахнулась, дохнув дымом и пламенем.

Хотя от взрыва Офелию отгородил поворот, она почувствовала звон в ушах и ударную волну. Темный холл заполнила цементная пыль. Лишенная зрения и слуха, она целилась то в одну сторону, то в другую, пока воздух не очистился достаточно, для того чтобы снова увидеть слабый свет, который просачивался из двери буфета. Она поползла вперед, нащупала шнур, свободно болтавшийся у порога, и медленно приоткрыла дверь.