Родина - Фернандо Арамбуру

Они отправились в театр. А уже после спектакля, в дверях, она сказала про стеклянную нить. Призналась в своем страхе. В тридцать семь лет она чувствовала себя увядшим цветком. Что она может ему предложить? Любовь – это конечно. Но если Шавьер рассчитывал на что-нибудь еще (завести детей, например), он вряд ли будет счастлив рядом с ней. Этот страх отравлял ей жизнь, не оставлял ее и в Риме. Да, она чувствовала его и там. Где? На дорожке, которая тянулась вдоль Тибра. Они сели рядом на каменный парапет, похожий на бесконечную скамейку. Это было сразу после обеда. В лицо им светило солнце. Внизу спокойно текла мутная река. Вдруг валявшийся у ног камешек натолкнул Шавьера на злосчастную/ребячливую мысль:

– Если сумею добросить камень до того берега, значит, никто и ничто не сможет нас разлучить.

– Оставь, ради бога. Лучше не испытывать судьбу.

– Ты не веришь в мои силы?

– Верю, но река слишком широкая.

Он снял куртку. И грудь и плечи у него были мощными, но молодость уже миновала. Неужели он не понимает? Шавьер взял камень – а ведь во всем остальном он человек очень рассудительный, уравновешенный, каким и должен быть настоящий врач, – разбежался и что было сил швырнул его, испытывая истинно мужское желание произвести впечатление на свою даму. Камень с огромной скоростью прочертил дугу в прозрачном предвечернем воздухе. Оба следили взглядом за его полетом. Но превратившийся в едва заметную черную точку снаряд вдруг пошел вниз и – хлюп! – упал в воду.

– Ладно, это была всего лишь игра.

Потом они направились в Сикстинскую капеллу.

Чато уже совсем было собрался устроить себе сиесту и на все расспросы жены отвечал, что с этой женщиной они только-только познакомились и поэтому он не успел составить о ней определенного мнения. Но Биттори – мрачная, упрямая, все еще в фартуке – твердила свое: врачам – врачихи, санитарам – санитарки. Потом она презрительно оттопырила губу и дернула шеей, словно кого-то изображая:

– Тоже мне, нашел себе пару. Господи помилуй, она же старше его на три года. Неужто этому птенчику понадобилась вторая мамаша? Или что там еще?

– Да ладно тебе, успокойся.

– Нет, ты скажи, права я или нет?

– Подожди, не дай бог, сын тебя услышит, тогда узнаешь.

– А я только с тобой делюсь. И Шавьеру о наших разговорах знать незачем.

Те двое ушли всего несколько минут назад, ушли, взявшись за руки. Это в их-то годы! Счастливая парочка. Люди в поселке просто со смеху помрут. Воскресенье, пасмурно. “Реал” играет в пять. После окончания матча она опять к нему пристанет – вернее, закинет удочку и будет тянуть леску, пока не вытащит рыбу из воды и не бросит в корзину.

Биттори настежь распахнула балконную дверь:

– Прямо дышать нечем. Только не говори, что я опять преувеличиваю. Даже бульон пропах ее духами.

– Ну а я ничего такого не заметил. Но ты же не станешь отрицать, что она красивая.

– Много ты в этом понимаешь! Ладно, иди в постель, и пусть тебе приснятся твои грузовики.

На самом деле они могли бы спокойно пойти вчетвером в ресторан. И Чато сразу это предложил. Хотя вовсе не хотел вмешиваться, куда его не просят. Вскоре и Шавьер по телефону высказал ту же мысль – послушавшись, надо добавить, совета Арансасу, которая считала, что знакомиться им лучше “на нейтральной территории”. Как отец, так и сын были готовы взять на себя все расходы, но Биттори и слышать ни о каком ресторане не желала. Почему? А потому, что в ресторане, с ее точки зрения, все люди ведут себя не так, как им свойственно, и лучше всего знакомиться с новым человеком в домашней обстановке.

Чато:

– Хочешь полдня провозиться на кухне?

– Ну и что? Когда ты повел меня к своим родителям, твоя мать тоже приготовила обед. Гороховый суп и жареную курицу. Как сейчас помню. А потом я помогла ей убрать со стола. А эта барыня даже не подумала предложить мне свою помощь. Она ведь такая изысканная, так умело накрашена и все такое прочее, хотя прекрасно видела, что я собираю посуду, да только и пальцем не шевельнула. Вот такое воспитание!

Они ждали их к половине второго. За четверть часа до назначенного срока Биттори поставила Чато наблюдать у балконной двери – только чтоб они тебя не заметили, понял? – дав ему строгие инструкции. Во-первых, чтобы не трогал руками шторы, потому как они только что выстираны; во-вторых, чтобы дал ей знать, как только гости покажутся в начале улицы, поскольку Биттори ни за что на свете не хотела встретить эту женщину в фартуке.

– Эту женщину? У нее, между прочим, есть имя, и зовут ее Арансасу.

– А мне дела нет до того, как ее зовут.

Кроме того, она хотела получше рассмотреть гостью, прежде чем их начнут знакомить. Ах да, вот еще и в-третьих: чтобы он не вздумал прежде времени ничего хватать со стола – ни спаржу под майонезом, ни хамон из Хабуго, ни крокеты из трески, ни морские деликатесы, ни креветки.

– Имей в виду, у меня все сосчитано.

Чато в роли часового – Господи, дай Ты мне побольше терпения! – стоял и следил за улицей, которая по воскресным дням была почти безлюдной. И точно в назначенный час, очень пунктуально, они появились в поле его зрения. Шли взявшись за руки, она несла букет цветов. Какая высокая, какая красивая, какая элегантная. Пораженный, он несколько секунд просто любовался ею, прежде чем позвать Биттори, которая тотчас нервной походкой явилась с кухни, торопливо стягивая передник.

– Туфли не подходят к одежде.

– А мне она кажется просто картинкой.

– Да не трогай ты штору, ради всего святого.

– А фигура какая! И ростом почти с нашего Шавьера.

– Такой черный цвет волос не похож на естественный. И брошка на отвороте отсюда кажется жирным пятном. Я бы сказала, что у этой сеньоры со вкусом не все в порядке.

Простившись с парой, которую отныне можно было считать формально узаконенной, Чато, евший и пивший во время обеда за троих, мечтал хоть немного вздремнуть. Ну и как, вздремнул? Попытался. Биттори все еще возилась на кухне, но никак не могла успокоиться. И теперь она изображала из себя матерь скорбящую, матерь, произносящую монолог перед полной пены раковиной. Подумать только, ее сын – и эта женщина, простая санитарка. Биттори изливала свою душу, свой гнев, обращаясь к аудитории, состоявшей из грязной посуды. Мочалке она сообщила одно, крану – еще что-то. Но она не получала ответов и не находила так нужного ей понимания. На самом деле сейчас Биттори во что бы то ни стало требовалось, чтобы ее услышало человеческое существо. А в доме не было никого, кроме Чато. Поэтому, понимая, что ему надо спокойно переварить обед и немного отдохнуть, она вошла – разве так входят? нет, ворвалась – в спальню. Пока Биттори шла с кухни, она разговаривала сама с собой, вытирая руки о фартук. Не переставая говорить, села на край кровати. И тряхнула мужа за плечо: