Смерть Хаоса - Лиланд Экстон Модезитт

Поняв намек, я сложил письмо, после чего пошел в мастерскую, запечатал его и сунул в ящик для бумаг. Кто бы мог подумать, что столяру не обойтись без целых ворохов счетов и договоров.

Завтра мне предстояло поехать в Кифриен, чтобы договориться о переправке письма на Отшельничий. Возможно, кто-нибудь из торговцев шерстью, вроде Клайды, не откажется выполнить мою просьбу.

Проверив, осталась ли в котелке-увлажнителе вода, я подбросил в очаг мастерской очередное полешко и отправился в умывальню.

На доделку Верфелева стола ушло больше времени, чем планировалось, и все из-за клея. Уж больно быстро он застывает: стоит зазеваться, и приходится снова растирать комья в порошок, чтобы потом залить водой.

Этим я и занимался, когда услышал стук в дверь мастерской.

На пороге стояли три человека – Рисса, незнакомая мне женщина и черноволосый паренек, очевидно, первый, кто откликнулся на усилия Риссы по оповещению всего Кифроса о том, что я не прочь взять подмастерье. При этом столь кипучую деятельность она развила по собственной инициативе, на основании лишь того, что на ее очередное заявление насчет ученика я не ответил решительным отказом.

Пришлось ковылять к двери. Кость вроде бы срослась, и нога больше не болела, но стоило опереться на нее посильнее, начинала дрожать. Мышцы еще не разработались.

– Это мастер Леррис, – представила меня Рисса. – А это Вендре. Она полагает, что из Каллоса получится хороший столяр.

– Работа по дереву нелегка, – заметил я, кивая дородной женщине с собранными в пучок длинными каштановыми волосами.

Невысокий, как и большинство кифриенцев, юнец поднял на меня глаза.

– А правду толкуют, будто ты маг?

– Вообще-то я столяр. Но в чарах тоже кое-что смыслю.

Рисса потянула Вендре за руку.

– Пойдем перекусим, я только что хлеб испекла. А мастер Леррис пусть поговорит с Каллосом.

Вендре удалилась из мастерской, а я подозвал паренька к ларю с обрезками, слишком большими, чтобы пустить на топку, но слишком маленькими для чего-нибудь, кроме разделочных досок, шкатулок и прочих мелких вещиц. Как раз тех, какие обычно делают подмастерья.

– Что ты скажешь об этой штуковине? – спросил я, протянув ему обрезок вишни.

– Что… деревяшка, она и есть деревяшка! – парнишка посмотрел на меня, как на сумасшедшего.

– Что бы ты из нее сделал?

– Что велят. Разве не для этого нужен подмастерье?

– А как ты его ощущаешь?

Каллос пожал плечами, его черные глаза выражали недоумение.

– Ощущаю как дерево, а как еще?

– Гладкое оно или грубое? Как пахнет?

– Вроде бы гладкое. А пахнет деревом.

Он отдал мне обрезок.

Я сдержал вздох.

– Почему ты решил прийти ко мне?

– Матушка сказала, что ты не простой ремесленник, а маг. Мне тоже охота стать магом.

– А вот я, прежде чем даже помыслил о магии, долго учился столярному ремеслу.

– Не думаю, чтобы мне это понравилось.

– Вот и мне так кажется.

Я убрал деревяшку в ларь, вывел паренька на двор и под моросящим дождиком отвел его на кухню. Рисса и ее подруга молча уставились на меня. Я сглотнул.

– Боюсь, у Каллоса нет особого интереса к столярному ремеслу.

Вендре сердито воззрилась на сынка.

– Бранью тут ничего не добиться, – торопливо добавил я. – Нужно иметь способности, а они у каждого свои. Кого-то тянет к камню, кого-то – к клинкам.

Взгляд мамаши чуток смягчился, но Каллос все равно предпочитал держаться от нее подальше.

Считая разговор оконченным, я направился в мастерскую, думая, правильно ли поступил. Конечно, я сам в свое время был вовсе не идеальным учеником, и Сардит сердился на меня нередко и не попусту, но мне казалось, что из человека, не способного чувствовать дерево, толкового столяра все одно не выйдет. Вот Бострик, долговязый подмастерье, которого я обучил для Дестрина и женил на Дейдре, таким чувством обладал.

Я невольно задумался о том, жив ли больной Дестрин и как дела у Бострика с Дейдрой. Старый Дестрин был не слишком хорошим мастером, но древесину чувствовал даже он.

В мастерской меня дожидался Верфелев стол, за который со вздохом я и принялся. На второй ножке долото соскользнуло, и в моих руках остался кусок дерева, годный только на растопку. Ну, в лучшем случае на ножку для кухонной табуретки. Я покачал головой, упрекая себя за ротозейство и напрасный расход материала.

Рисса тихонько проскользнула в дверь и остановилась у порога.

– Ну что? Они ушли?

– Ушли. Я наперед знала, что из Каллоса путного столяра не выйдет.

– Зачем же ты велела ей привести его ко мне?

– Вендре попросила, а меня она бы все едино не послушала. Да и с чего бы: я ведь не мастер по дереву. Но я, – Рисса покачала головой, – вижу, как ты смотришь на дерево, как прикасаешься к нему, словно влюбленный. Каллос, тот на твоем месте просто треснул бы молотком – посмотреть, не удастся ли проделать дырку.

Я глубоко воздохнул.

– Ну а есть ли в округе мальцы, которые любят возиться с деревом? Или девицы: столяром может стать не только мужчина.

– Сказать не берусь, но разузнать могу. Правда, мне придется сказать, чего ты ждешь от своего ученика. Будь это мои собственные мысли, меня сочли бы чокнутой, но все знают, что старая Рисса работает на мага, а у магов, да и вообще у больших мастеров, не все дома. Так что, думаю, никто не удивится.

– Так ты для этого и привела Каллоса?

Глаза Риссы лукаво блеснули.

– Ручаюсь, сейчас он рассказывает всем своим приятелям, как ты заставлял его нюхать деревяшку. Скоро об этом прознает весь Кифриен.

– И весь Кифриен сочтет меня спятившим.

– А вот и нет. Никому не дано постичь, что на уме у мага, а потому никто не возьмется судить, в своем уме этот маг или рехнулся.

Ну что ж, прослыть загадочным, непостижимым волшебником, наверное, лучше, чем считаться сумасшедшим. Почему-то мне вспомнился отец, и я подумал, что бы сказал он. Небось прочитал бы длиннющую нотацию. А вот дядюшка Сардит, тот бы все понял. Но мне, признаться, больше нравилась роль сумасбродного ремесленника, чем загадочного чародея.

– Ну что ж, пусть думают, что хотят, но я столяр и сейчас займусь столом, который давно бы пора закончить.

– От работы, ежели раны позволяют шевелить руками, тебя не оторвать никому. Кроме командующей самодержицы.

– А ты знаешь более достойных людей, которым бы я мог повиноваться?