Стезя смерти - Надежда Попова

– Лично я ничего ни о каком трактате не слышал, – докончил Райзе со вздохом. – Я, конечно, не образец любомудрия, однако же кое-что на своем веку прочитал.

– Две брошюрки «Запретные позы и касания» ты прочел, – буркнул Ланц, потирая лоб и глядя на листы отчета с тоской. – Но я с тобой согласен – труд неизвестный. Малоизвестный, точнее, ибо кое-кто, как видим, о нем-таки знал. А я не знаю. Ты не знаешь. И Керн никогда о нем не слышал; а что меня всерьез настораживает – о нем ни слова не слышал и наш абориген, вот что самое отвратительное. – Курт встретил брошенный в его сторону взгляд с неподдельным удивлением, и Ланц пояснил: – Ego adulantia verba tibi non dico[117]; это поклон в сторону вашей академии. Все, что было услышано и прочтено нами, – лишь наша заслуга и наши возможности, а следователи твоего поколения воспитываются уже на основе новых знаний, новых сведений. И, как я слышал, среди ваших преподавателей и наставников личности высокого полета, включая даже и кардиналов, а в вашей библиотеке все самое важное и серьезное, что удалось только наскрести за историю существования Конгрегации, отделив, так сказать, зерна от плевел. Поскольку святой Макарий – единственная академия инквизиторов, именно там и собралось все самое ценное. А стало быть, если ты ничего не знаешь об этой книге, это означает, что о ней не слышали даже ваши многознающие наставники…

– Либо попросту курсантам всего не рассказывают, – возразил Курт негромко. – Есть другая библиотека, в которую лично я никогда не входил и вообще не знал ни одного выпускника, кто похвастал бы, что его туда впустили.

– Либо так, – кивнул Ланц. – Посему, я так полагаю, надо подвигнуть Керна послать запрос первым делом в академию – не знают ли тамошние мудрецы об этом таинственном «Трактате».

– В Ватиканской библиотеке эта дрянь есть – ставлю собственную голову против голубиного дерьма на нашем чердаке, – вздохнул Райзе, скривившись; ему никто не ответил.

Об отношениях независимой в поведении и своенравной германской Инквизиции с прочим христианским миром и, особенно, с папским престолом старались вслух не говорить. Начатые реформы, все более смелые, на которые поначалу просто смотрели сквозь пальцы, теперь вызывали нескрываемое неудовольствие наместника Господня; открытого противостояния еще не наметилось, и идеи самовольно созданной «Конгрегации по делам веры Священной Римской Империи» все более распространялись, однако в пропорции к этому росло и недовольство церковного престола. Отношения Церкви как таковой и Конгрегации сейчас напоминали вежливую вражду двух сестер, вынужденных жить в одном доме, доставшемся им от родителей; причем младшая с истинно немецкой педантичностью, терпением и последовательностью склоняла на свою сторону все больше прислуги, а старшая с истинно итальянской изворотливостью захватывала все больше комнат, в результате чего почти очевидно проступило двусмысленное многовластие…

– Ну, если ни у кого нет идеи, как соорудить подкоп в папское книгохранилище, – продолжил Ланц спустя несколько секунд, – то надо думать, откуда еще рыть сведения.

– Надо посовещаться с Керном.

– Хорошая идея, Густав, только навряд ли он знает более нашего; я с гораздо вящей надеждой смотрю на консультацию у святомакарьевского ректората. Думаю, наш старик в этом со мной согласится.

– А до тех пор просто сидеть и ждать?

– Надо искать третьего, – по-прежнему тихо сказал Курт и вздохнул тягостно и удрученно. – Правда, теперь я не знаю, насколько охотно на наши… ваши вопросы будут отвечать университетские слушатели.

К нему обратились два взгляда, в каждом из которых явственно было видно сомнение, неуверенность и замешательство.

– Слушай, академист, – не особенно твердо возразил Райзе, с явной осторожностью подбирая слова, – а уверен ты вообще, что этот призрак есть? Ведь, если рассудить последовательно, ему нет места в этой задаче; это неизвестное, которое может быть, а может и не существовать вовсе.

– Понимаю. Сейчас мне веры мало, после таких оплошностей…

– Не в том дело, – отмахнулся тот легкомысленно. – Невелика, в конце концов, потеря – ведь был виновен? Был. За сообщничество и подстрекательство, заметь, что самое главное, все одно бы придушили.

– Да, – согласился Курт тяжело, – возможно; но тогда он не совершил бы смертного греха. По моей вине. И не оказался бы… недостоин – по моей вине – отпевания и поминания в церковных службах. А его, точно отлученного, зароют за пределами освященной земли. По моей вине.

– Чтобы раз и навсегда окончить эти неистовые флагелляции, – хмуро отрезал Райзе, – слушай, что я скажу. Тебе кажется, что ты несешь за это ответственность? Хорошо. Поминай его в молитвах до конца дней своих. Но он был в своем уме, стало быть, за свои действия отвечал и будет теперь отвечать сам. Единственная неприятность в случившемся – это то, что Керн тебе ввернул хороший штырь, да и ему самому теперь вставят по самую макушку… но это ничего, выкрутимся. Все остальное – вздор. А теперь – к делу. Я высказал свои сомнения не из-за последних досадных событий, а лишь потому, что я просто не вижу, куда можно всунуть твоего третьего.

– В этом есть здравое зерно, – мягко добавил Ланц, – подумай.

– Еще вчера вы оба считали иначе.

– А неделю назад мы полагали, что библиотека университета содержит труды все сплошь полезные и душеспасительные, – возразил Райзе. – Академист, послушай спокойно: и без твоего третьего все складывается в одну линию. Будущий медик увлекся богословием? Бывает. Заинтересовался более спорными текстами? Соответствует его убеждениям. Исчезли рукописи? Ты сам сказал – мог уничтожить. Заказал богатый оклад? Так у него с головой было не все в порядке – по свидетельским показаниям. Смерть странная? Так и интересы у него, как следует из вышеперечисленного, были не совсем обычные.

– Третий есть, – твердо сказал Курт, поджав губы. – Я знаю. В чем бы еще я ни ошибался, но это я знаю.

– Знаешь – откуда?

– Кто-то подтолкнул Шлага к этому – ко всему. Кто-то рассказал ему о той, самой первой книге.

– Два богослова в трактире шептались промеж собой, обсуждая запрещенные сочинения, и он услышал название.

Курт замер, переводя взгляд с одного на другого, и, понизив голос еще больше, пробормотал:

– Когда вы это узнали?

– Мы этого не узнавали, – усмехнулся Райзе. – Но – заметь, звучит правдоподобно? Ты сразу поверил. И таких правдоподобных объяснений может быть множество.

– Как знаете, – злясь на собственное легковерие, на сослуживцев и на все происходящее, отмахнулся Курт. – Меня вы не переубедили; я не жду, что вы станете что-то разыскивать, и упрекать вас за это нельзя. Но я докажу, что прав.

– Если ты начнешь снова всюду лезть с расспросами, Керн тебя наизнанку вывернет.

– Плевать. Если даже это будет мое последнее расследование, я найду виновного.