Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года - Адам Б. Улам

В этот ответственный момент Ленин по-прежнему оставался загадкой как для друзей, так и для врагов. У него была самая обыкновенная внешность. Рост ниже среднего, кто-то даже упоминал в связи с ним определение «маленький». Лысина, окаймленная рыжеватыми волосами, и того же цвета бородка. Близорукость одного глаза выработала у него привычку прищуриваться. Кто-то из современников вспоминал, что Ленин производил «приятное» впечатление, а кто-то, что «отталкивающее». Советский агиограф представляет его в образе «мудрого крестьянина». Большая голова и черты лица, характерные для калмыка, создают образ русского волгаря.

Если на какой-то момент забыть о его политической деятельности, Ленин оказывается типичным представителем буржуазной интеллигенции. Он преданный сын и муж, заботливый брат. Та страсть, с которой биографы хватаются за отдельные случаи, вроде его детских ссор с Александром или споров с родителями, служит только лишним доказательством нормальных семейных взаимоотношений. Мало кто, не говоря уже о революционерах, мог бы вынести постоянное присутствие тещи, которая жила с Ульяновыми до самой смерти. Ленин очень горевал, что не может иметь детей. Он всегда искал и находил поддержку в семье, начиная с Анны, редактировавшей его труды, и заканчивая Марией, заботившейся о нем во время его последней, окончившейся смертью, болезни. Даже брат Дмитрий, который был не особенно близок с Владимиром Ильичем, привлекался для консультаций (он был врачом), когда болела Надежда Константиновна. Одним словом, абсолютно здоровая, гармоничная семья, так что нет повода ни для каких фрейдистских умозаключений. У Ленина были две страсти: шахматы и книги.

Как и в случае с королевой Викторией, столкнувшись с такой добродетельной личностью, современный автор ищет хоть какие-то доказательства слабости плоти. Такой автор вправе выражать негодование и даже подозревать советских авторов в приукрашивании действительности, поскольку у них Ленин предстает каким-то сверхчеловеком. Мистер Бертрам Вольф потратил много усилий на изучение отношений Ленина с Инессой Арманд, большевичкой, с которой мы встретимся в следующей главе.[130]

Удалось установить только то, что Ленин в один из периодов своей жизни был очень привязан к этой женщине, которая разделяла его политические убеждения, была веселой, энергичной и более интеллектуально развитой, чем Крупская. Ленин обращался к ней фамильярно на «ты». Но даже если у Ленина с Арманд была связь, Владимир Ильич действовал осмотрительно, чтобы не разрушить свой брак с Надеждой. Таким образом, нам не удастся удовлетворить свое болезненное любопытство.

Богемный образ жизни, свойственный многим революционерам, был абсолютно чужд Владимиру Ильичу. Он философски, хотя и с очевидным неодобрением, относился к распаду семей, вызванному революцией и Гражданской войной. Он не собирался навязывать, как это попытался сделать Сталин в 30-х годах, кодекс буржуазных моральных ценностей. Все эти разговоры о свободной любви (применяемые на практике), об отмене семьи и тому подобные были для него «детской болезнью» коммунизма, необходимым, однако достойным сожаления признаком перехода от буржуазного общества к социалистическому. Социалистическое общество создаст основу для супружеских отношений и родительской власти; разумная буржуазная позиция, особенно при сопоставлении с ханжеством современных советских властей в отношении секса, не говоря уже о чудовищном пуританизме китайских коммунистов.

Такой же разумный подход характерен для Ленина в оценке искусства и литературы. «Стыдно не знать Тургенева», – говорил он, хотя его любимый писатель был самым что ни на есть «гнилым либералом». Он высоко ценил реакционера Достоевского и, как почти каждый русский, воздавал должное гению Толстого, хотя и опасался его влияния. Современное искусство и современная поэзия были для него закрытой книгой. «Чему их там учат теперь», – вздыхал Владимир Ильич, когда молодые люди заявляли, что больше не изучают Пушкина, «буржуазного» поэта, а восхищаются пролетарской поэзией Маяковского. Пройдет и это, понимал Ленин. Не было в нем той одержимой ярости, с какой его преемники встречали новое, экспериментальное, нонконформистское искусство.

Одним словом, Ленин был типичным русским интеллигентом с налетом буржуазной сентиментальности (как бы он обиделся, узнав об этом). Он часами мог слушать Чайковского и Бетховена, но временами, вместо успокоения, классическая музыка возбуждала его. Музыка действовала расслабляюще, а ведь его ждали срочные дела, требующие жесткости и сосредоточенности! Ему редко удавалось прослушать весь концерт. И конечно же он любил душевные народные и энергичные революционные песни.

Русские радикалы вкладывали в слова «культура» и «культурный» особый смысл. Россия была «некультурной» страной из-за самодержавия, крестьянства, грубости общественных отношений. Чем же тогда продиктовано неоднократно повторяемое заявление, что Россия «еще покажет» всему миру? Уязвленным самолюбием и чувством внутреннего протеста. И насколько «культурным» был Запад с его буржуазным лицемерием и разделением на бедных и богатых? Внешне, как и положено марксисту, Ленин был западником; в отличие от народников, он не испытывал чувства вины перед крестьянином. Но за долгие годы ссылки стал очевиден его национализм. Он побывал в Париже, Лондоне, Кракове и других городах и обращал внимание только на то, что касалось политики (исключение составляли библиотеки и парки). Прожив два года в Австрийской Польше, он не сумел выучить польский язык. Эти славянские языки настолько близки, что просто непонятно, как мог русский, прожив два года в языковой среде, не выучить ни слова по-польски. Ленин был поражен, когда обнаружил, что Каутский не знал, кто такой Некрасов, хотя непонятно, почему немецкий социалист должен был знать не самого выдающегося русского поэта. Ленин оставил отпечаток национализма на большевизме, подготовив почву для Сталина.

Мартов, который знал Ленина лучше многих, считал Владимира Ильича скромным и лишенным тщеславия. Точно известно, что Ленин никогда не окружал себя таинственностью, не требовал преклонения и не строил из себя мыслителя. Закоренелый эгоист не стал бы преклоняться (как он делал время от времени) перед Плехановым или немецкими социал-демократами или так сильно переживать по поводу их предательства и слабости. Если не считать одного серьезного исключения, о котором будет сказано ниже, Ленину не был присущ фанатизм, нелогичные действия и амбиции. Он был страстной натурой, но здравомыслящим политиком, всегда способным признать поражение, реально оценить силу и возможности противника. У него не было садистских привычек и мстительности, свойственных Сталину. Но как показала революция, он был абсолютно не способен проявить великодушие к поверженному врагу, если не видел очевидной политической выгоды.

Теперь поговорим об упомянутом нами серьезном исключении – страсти Ленина, которую нельзя объяснить политикой, которая срывала или грозила сорвать его разумные планы. Этой страстью была ненависть к интеллигенции. Он пронес это чувство через всю жизнь. В его работах то и дело попадают такие словосочетания, как «подлые интеллигенты», «интеллигентская пена», «эти подонки».