Кьяра и Франческа, или Бал для Золушек - Салма Кальк

До того, как я оказалась здесь, было хреново, конечно. Слава Господу и дону Лодовико с донной Элой, что они нас спасли. А здесь у меня поначалу просто голову снесло. Работа есть, зарплата есть, и есть куча очень привлекательных мужиков, которые смотрят на тебя голодными глазами. Мне было страшновато пробовать, но я очень хотела. А потом уже и не страшно, когда я поняла, что с ними нормально. Нет, даже местами круто и весело. А потом была та история с Джулианой, и я поняла, что хочу уже настоящего, а не только повеселиться. Но оказалось, что всё сложнее. Теперь у меня есть очень близкий человек и крутой защитник, а парня нет, и никто во дворце ко мне сейчас и близко не подойдёт, в этом ты права. Ну и ладно. Дальше увидим, что будет.

— Нет, я бы так не смогла, — покачала головой Франческа. — А пробовать мне страшно и совсем не интересно.

— И даже не хочется? — уточнила Кьяра.

— Я не верю, что с кем-то может быть иначе, чем уже было.

— Ох, знаешь, тогда тебе, на самом деле, нужно было попробовать с Гаэтано. Он бы тебя убедил, я уверена. Но он повёл себя, как идиот, и поторопился. Впрочем, если к нему прийти и обрисовать проблему, он, думаю, попробует её решить. Хочешь?

— Нет, ни в коем случае! — Франческу передёрнуло. — Не вздумай!

— Если ты против — не буду, конечно.

— Он, правда, попросил у меня прощения. Сказал — именно что был идиотом.

— Вот видишь? Он не безнадёжен. Но если он тебе не нравится — то и говорить не о чем. А Октавио нравится? У него, конечно, не столько опыта, как у Гаэтано, но он лучше многих ровесников, на мой взгляд.

— А ты мне сейчас что-то вроде путеводителя излагаешь?

— Нет, — пожала плечами Кьяра. — Но если нужно — могу. Благодаря тому, что первые полтора месяца во дворце ни в ком себе не отказывала. И если что-то понравилось мне — я понимаю, что это не обязано нравиться кому-то ещё. Мне нравится быть с мужчинами, и я кое-что знаю об этом. К слову, донна Доменика, например, считает, что для нормального пользования своим телом нужно его хорошо знать. Ты вот хорошо знаешь своё тело?

— В каком смысле? Снаружи что-то знаю, конечно. А внутри — нет, я никогда не интересовалась анатомией. Ну, кроме самых общих моментов.

— А как у тебя с мужской анатомией?

— Примерно никак. В нужные моменты я всегда закрывала глаза.

— Тогда рассмотри всё это как новую, неизведанную область, которую можно изучать, — рассмеялась Кьяра. — Ты же вон какие сложные вещи изучала и теперь с ними работаешь!

— Да? — рассмотреть ситуацию под таким углом Франческе не приходило в голову. — Я подумаю, спасибо. Но у меня два вопроса, о великий учитель. Один из любопытства, второй насущный.

— Давай, начинай с любопытного.

— Ты когда успела задружиться с доктором Фаэнцей? И кстати, с которой из них?

— С младшей, конечно. Старшую я только видела. В больнице, когда ездила навещать Адриано и Катарину. А младшая — она отличная вообще. Старше меня на восемь лет, а как будто на сто, на самом деле. И ты сама мне сказала, что она очень вменяемый гинеколог, а таких — сама знаешь, наверное, поискать надо. Вот я к ней и пришла, и спросила — можно ли к ней на консультацию. Она сказала — можно, и я съездила, это в городе, в её больнице. И мы очень душевно поговорили. Про анализы, про организм, про анатомию и прочее. Я понимаю, почему её без памяти любит маленькая Анна, если бы у меня в школе такая преподавала — я бы тоже во врачи подалась. А что за насущный вопрос?

— Скажи откровенно, то, что тебя приглашают на праздник, подразумевает потом свидание? Если так, то я сейчас прямо позвоню, извинюсь и откажусь.

— Нет, не подразумевает. Знаешь, это по договорённости. И если тебя прямо об этом не спрашивали — то и не договаривались ни о чём. Ты совершенно спокойно можешь в конце попрощаться, пожелать доброй ночи и исчезнуть.

— Тогда ладно. Скорее всего, я так и сделаю.

— Почему нет? Не хочешь торопиться — не торопись. А если вдруг захочешь попробовать — так бери и пробуй. Только — если тебе именно что захочется самой. Тогда и облом пережить будет легче, не тебя заставили, а ты сама попробовала. А не попробуешь — не узнаешь, сама понимаешь. Отличного результата в первый раз с новым человеком никто гарантировать не сможет. И в любом случае не переживай, — Кьяра подобрала упавшую на пол книгу и отправилась спать.

В среду вечером Гаэтано спускался в зал, где происходили танцевальные занятия. Фактически в последний раз перед мероприятием — донна Элоиза в понедельник назвала это «финальный прогон». Будем, сказала, повторять всё-всё-всё, без разбора, без диктовки, не оглядываясь на тех, кто не знает. Он, помнится, хмыкнул — а куда она их денет, тех, которые не знают, но притащатся и будут везде лезть? Она посмотрела на него так, будто впервые видела, и ничего не сказала. Видимо, предполагала, что они устыдятся и сами куда-нибудь денутся.

Этот самый последний прогон выглядел, прямо сказать, кошмарно. Изо всех щелей вылезли все те, кто приходил хотя бы раз. Все, кто раньше думал и сомневался. Теперь же они вдруг осознали — мимо них проходит, да уже и один раз почти прошло, что-то крутое, куда люди ходят три-четыре раза в неделю и радуются!

Донна Элоиза была ангелом — ни на кого не ругалась, только смотрела. Пристально. На удивление, это работало. Впрочем, иногда у неё тоже не хватало терпения, тогда она выходила ненадолго, оставляя считать маэстро Фаустино. Иногда выходила вместе с монсеньором, иногда одна. Потом возвращалась и начинала считать и диктовать фигуры заново.

Вообще, конечно, если в пятницу будет так же, это стыд и позор. И чему они тут вообще людей почти два месяца учили?

Одна радость — музыканты.

Лучше всех, конечно, красотка Аннели. Когда они возобновили занятия после взрыва, она пришла и сказала — раз она всё равно здесь, то будет играть. Заодно и выучит всё, что нужно, и чего она ещё не знает. И играла. Танцевать под скрипку оказалось здорово, плюс иногда она играла поверх фонограммы или ещё какой минусовки. К тому моменту во дворце её уже хорошо знали — особенно после праздничной гулянки, на которой отмечали возвращение домой его высокопреосвященства и окончание мрачного периода в жизни палаццо Эпинале. Там они с девчонкой Анной так зажгли, что даже дон Лодовико пришёл разгонять тёплую компанию. Они классно играли какие-то вальсы и польки, и все танцевали, и это вообще получилась такая проба формата, и было очень весело. Он даже подумал, что после можно будет её зазвать к себе, но она поулыбалась и не ответила, а когда всё завершилось, то убежала к себе спать.

Да-да, за грустными мыслями о пользе дела он даже позабыл о своих личных печалях. Во-первых, он почти не мог танцевать. В лучшем случае — пешком. И то на два танца подряд сил не хватало. От вальса безжалостно кружилась голова. Он помнил наставления донны Элоизы, что головокружение в вальсе лечится только практикой, и усиленно практиковался. Пару раз попал в нехорошую ситуацию, когда приходилось бросать даму прямо посреди танца и срочно выскакивать на воздух. Тогда та же донна Элоиза внимательно его оглядела и сказала, что недостаток практики — не его случай, всё дело в последствиях травмы. Прошло слишком мало времени, организм ещё не восстановился. Это злило. Доменика в ответ на его жалобу посмотрела внимательно и спросила — а чего он, собственно, хотел? Его лицо уже нормального вида, шрамы бледнеют, отёка нет. Но ушиб мозга ему не приснился, к сожалению, поэтому нужно ждать. Организм адаптируется. Через какое-то время.