Лед под кожей - Вилма Кадлечкова

– Я не пытаюсь ничего замалчивать. Фомальхиванин не сообщал, что воспринимает наше общее сознание.

– По пути с Деймоса тобой попытался овладеть зӱрёгал. И кто-то смог этому воспрепятствовать. Я хочу знать, как это произошло!

Зрачок был темным, лишь по краям пронизанным пепельными нитками неполадок. Мысль, что за ним действительно скрывается существо, не шла из головы. Впервые Джеймсу показалось, что это существо боится.

И в этом они похожи.

– Порядок действий при подобной ситуации известен, – сказал Корабль. – Я не могу отречься от покорности зӱрёгалу, точно так же, как не могу отречься от покорности священнику Церкви – пока кто-либо не запустит блокировку с помощью пятеричных кодов. Именно этот порядок действий использовал фомальхиванин.

– Вводил коды через плазмодиальный дисплей? То есть дал тебе и свою кровь?

– Да.

– Так вы с ним все-таки устанавливали связь, – улыбался ӧссеанин. – Не говори, что больше ничего не было. Я думаю, ты все еще что-то скрываешь от меня, Ангаёдаё.

Джеймс слушал этот обмен репликами, не веря своим ушам. «Это же глупость. Фомальхиванин ничего не делал. Он даже не допер, что происходит! Человеком, который знал, что делать, – который знал пятеричные коды, сунул руку в львиную пасть, заблокировал внешние шлюзы и спас нам всем жизнь, – был Хильдебрандт. Ему еще и досталось за нас всех, потому что при этом он отравился каким-то веществом с Корабля и бог знает сколько часов был без сознания». Джеймс понятия не имел, какую цель преследует Корабль, искажая факты. Хочет внушить слонику, что все заслуги принадлежат фомальхиванину? Или скрыть, что чуть не отравил Хильдебрандта?

Ясно было лишь одно. Корабль действительно лжет.

В этот момент ӧссеанин обернулся к Джеймсу.

– Теперь ты, – сказал он. – Я понимаю, что это неудобно. Через сеть нам не поболтать. Но все можно решить.

Он засучил рукав. Кроме ящичка, в котором была сложена сеть, на предплечье у него было еще несколько капсул; и из одной из них сама по себе начала разматываться нить. Ӧссеанин положил ее конец на лицо Джеймса. «Мицелиальное волокно, – с искренним ужасом понял Джеймс. – Такое, которое легко пробьет и скалу!» Он затрясся и дико вытаращил глаза, но ничего больше сделать не мог. Нить подползла к его рту и проскользнула между губ; и никак не помогало то, что он их судорожно сжал. Ему пришло в голову попробовать ее перекусить, но сеть крепко держала его голову на месте, так что он не мог шевелить челюстью. Джеймс отчаянно прижимал язык к нёбу, чтобы нигде не осталось и щелочки, но нить все равно ее нашла. Через мгновение она уже щекотала заднюю часть его горла. Покачиваясь туда-сюда по миндалинам, она вызвала рвотный рефлекс. Джеймс чувствовал, как выворачивается его желудок, будто рукав пушистого свитера; но его достоинству и красному ковру на полу повезло, и через горло Джеймса не прошло ничего, кроме самой нити.

– Датчик зафиксирует дрожь связок, – сказал ӧссеанин.

Он соединил другой конец волокна с репродукторами.

– Можешь говорить?

Джеймс потел. «Я ничего не знаю! – хотелось ему визжать. – Оставьте меня в покое!»

К его бесконечному ужасу, именно это тут же раздалось из репродукторов, отчаянно и жалобно.

– Оставьте меня в покое!

– Будет достаточно, если ты опишешь, что видел.

– Я не хочу. Не хочу, – бормотал из репродуктора его и в то же время не его голос. – Сука, что теперь делать… в таком дерьме я еще не бывал… что теперь…

Джеймс пришел в ужас. С тех пор как он запланировал научную карьеру, свой недавний подростковый лексикон отверг как инфантильный пережиток, и с тех пор ругался только про себя. Однако он начинал понимать, что сейчас достаточно невольно составить слово – и намного раньше, чем он решит, произносить его вслух или из приличия подвергнуть цензуре, мицелиальное волокно этот зачаток звука перенесет, а репродуктор усилит до уровня речи.

– Черт, он же прочитает… что я наболтаю… что делать… – сетовал его неуправляемый голос.

– Видишь, как просто говорить, – удовлетворенно сказал ӧссеанин.

– …может, он ничего не сделает… может, отпустит…

– Зависит от тебя. Ты можешь подтвердить свидетельство Корабля Ангаёдаё?

«А что будет потом?!»

Джеймс осекся. Сеть сжимала его так, что он не мог толком вздохнуть. Снимет ли ее ӧссеанин, если он станет охотно помогать? Оставит его в живых? Отпустит его?

Ведь пока он ему ничего даже не обещал.

Джеймс сомневался. Еще неделю назад он без колебаний настучал бы слонику, что Корабль лжет; но теперь у него был опыт общения с ӧссеанами, и он знал, что это не поможет. «Выбрось этих двоих в космос, и я тебе ничего не сделаю», – твердил ему шантажист. А потом послал код, который открывал все шлюзы Корабля – не только у пассажиров. Если бы Джеймс его послушался, то был бы сейчас мертв. Вместе с неудобными персонами исчез бы и неудобный свидетель. Разве благоразумный человек станет думать, что в этом ӧссеанине найдется больше уважения? Джеймс всей силой воли пытался заставить свои связки не переводить все подряд в устную речь, иначе вышло бы совсем нехорошо, если бы сейчас прозвучали его мысли: «Он все равно меня замочит».

Наверное, действительно лучше придерживаться слов Ангаёдаё. Надеяться, что она солгала с какой-то целью. Что у нее есть план.

Но не успел он решиться, из репродуктора снова раздался его голос.

– Да, я могу подтвердить это. Все так, как говорит Корабль.

Ӧссеанин кивнул и повернулся обратно к Зрачку.

Он продолжал допрос. Град вопросов сменяли тайные коды, от которых значения на дисплеях поднимались до алых чисел. Джеймс понял, что остальные Корабли, которые находятся в космосе, пытаются что-то сделать и вызвали какую-то бурю – и ӧссеанин интересуется, чего они добиваются. Ангаёдаё тряслась в агонии. Просила и признавалась. Тайные планы. Договоры и разногласия. Намерения Кораблей и согласие фомальхиванина, достойно вознагражденное. Да, фомальхиванин прилетел с Хиваив на Д-альфу с помощью Кораблей. Да, на Д-альфе у него было задание, которое он не выполнил. У него особые способности. Он прячется, чтобы не выполнять свою часть договора. Но Корабли все еще рассчитывают на него…

Джеймс пытался ни о чем не думать, не создавать в себе зачатков слов, которые могли бы их выдать. Но в последующие минуты он убедился, что это больше не важно. Ведь это были вещи, о которых он абсолютно ничего не знал; и несмотря на это его голос уверенно говорил и подтверждал все, в чем признавалась Ангаёдаё!

Он понял, что это значит. Корабль каким-то образом отсоединил его от репродукторов и овладел ими сам. Теперь ему хотелось вопить: он кричал бы ӧссеанину в лицо, что это не он, что у него украли голос, что сделали из него зомби, что он как ракушка, в которой вместо моллюска лишь песок; что Корабль говорит за него и вкладывает в его уста то, чего он никогда бы не сказал, и он не собирается нести за это ответственность. Однако ӧссеанин ни о чем не подозревал, и Джеймс был обречен на молчание, потому что от нормальных человеческих коммуникационных каналов его отделяла сеть.