Земля Забытых Имен - Игорь Мерцалов

Незабудка встала с чашей вина и обратилась к Брячиславу:

— Низкий поклон тебе, князь-батюшка, слава воинам храбрым, что мечом отвели беду от этой земли. Только воинских песен я не пою. Для того воины потребны. Женская доля — о другом…

Нехлад решился: поднял глаза и встретился с ее взглядом. Сохранил невозмутимое лицо и ничем не выдал, что песню слушал как прямое обращение к себе. Обгорай уже скорее, душа!

— Ну истинным мужам и о женской доле забывать не след, — объявил Ярополк, вставая. — Гости честные! Славный князь, друзья и братья по оружию! Во имя благих богов, во славу вечной Весны — с радостью сообщаю вам о свершившейся помолвке доблестного Белгаста, князя ливейского, и дочери моей Милорады. Отныне близок день, когда они наденут друг на друга пояса, — и близка ночь, когда те пояса будут сняты! Любо ли вам известие?

— Любо! — грянуло над столами…Обгорай скорее, душа!

Внимательный взгляд Древлеведа, грустный Вепря, какой-то стеклянный — Белгаста, злой — Ярополка, ледяной — Брячислава… недовольный — Буевита, и тоже почему-то к Нехладу обращен… и взор Незабудки. Молящий, прощающий… молитвенный, прощальный…

Пустые слова. Пустой человек. Да и человек ли? Отделаться от памяти просто — вообще не прикасаться к горькой чаше ее. Не пришел я на пир судьбы, и нет меня на этом победном пиру. Я — в нави, в нави покорной! У меня нет памяти, а без памяти — нет и меня…

* * *

Близилось утро, угомонившийся город спал. Из нави он казался чуть расплывшимся, будто марево подернуло его очертания. Однако стоило присмотреться повнимательней — и марево наливалось плотью, превращалось в мощную серую стену.

За зубцами этой стены тускло светилась паутина, куполом накрывавшая город. Нити силы сплетались в тонкую вязь заклинаний, которую Нехлад пока воспроизвести не мог, однако знал о ней уже достаточно, чтобы верить в надежность. Колдовская сеть должна была откликнуться на любые чары, направленные против Новосельца, а в случае нужды — принять на себя первый удар.

Точно воевода, обходил Древлевед серую стену, подготовленную к бою. Нехлад следовал за ним.

Где-то на краю зрения мелькали подобия человеческих фигур, наглухо закутанных в плащи. Маг называл их исключительно рабами. Они относились, как он пояснил, к низшим обитателям нави — из числа тех, что облепляют всякое живое существо, подобно насекомым, и питаются им.

— Что же нам проку от них? — еще недавно дивился Нехлад.

Древлевед отвечал:

— Они стойки, и их трудно убить. Если бы они жили, я бы сказал, что они живучи. А еще они могут быть верными служителями. Надо только дать им форму.

— Что это значит?

— Эти сущности лишены формы и разума, но тоскуют по ним и вечно хотят обрести их. Для чего им, думаешь, мысли и чувства настоящих живых существ? Это, строго говоря, не пища для них, а стремление принять хоть чей-то образ и подобие. Мы им поможем. Соберем эти рваные, похожие на ветоши клочья тумана и наделим их формой.

— Какой?

— А вот это ты придумаешь сам…

Ежедневно упражняясь со светильником. Нехлад научился очень остро чувствовать навь и вскоре обнаружил, что его собственные мысли и чувства здесь могут быть столь же весомыми, как и предметы в мире яви.

Они оказывали воздействие на навь. Древлевед учил Нехлада работать мыслью, как гончар руками.

Хотя придавать форму жадным до нее сущностям-рабам оказалось куда сложнее, чем «лепить» из «серого поля» подобия каменных плит, Яромир справился. Он предложил «рабам» стать воинами…

Нет, они не понимали слов! Только ощущали, что им кто-то хочет помочь, и выплескивали в ответ страстное желание обрести вожделенную форму.

Они были существами, которые могли бы называться разумными, если бы умели осознавать сходство предметов яви и нави. Они жили в мире уникальных вещей. Коротко говоря, для них не существовало деревьев — только каждое дерево в отдельности. А на дереве — не листья, а каждый лист сам по себе. Не травы, а отдельные травинки. Отдельные песчинки. Отдельные люди, а в каждом человеке — отдельные, в каждый миг бытия ни на что не похожие мысли и чувства. Притягательные, но непонятные.

Каждая попытка понять что-то в окружающем приводила их к еще большему дроблению мира на самостоятельные частности.

Они прекрасно ощущали невидимые из яви связи между предметами. Чувствовали, как воздействуют друг на друга люди и животные, огонь и вода, земля и небо… И, прикоснувшись к их незамысловатому сознанию, устояв под напором ужаса, который рождало в душе ощущение бесконечной хаотичности мира, можно было и самому постичь тайны всеобщего взаимодействия. Но в их представлении это были случайные связи случайных явлений!

Хаос без границ…

Только подари им образ — и они будут счастливыми и верными рабами его!

— А могут ли они сами обрести форму?

— Иногда. Очень, очень редко. Однако не отвлекайся. Создай из них воинов своим воображением…

Нехлад справился. Рабы тянулись к нему, чувствуя бесценное для них обещание. Внешняя форма, образ мыслей, образ поведения…

— Чем ты опечален? — спросил Древлевед, когда под конец самой длинной из ночей, проведенных в нави, труд был закончен.

— Я не смог дать каждому из них самостоятельную личность. Их мечта исполнена только наполовину.

— Нехлад, во-первых, это почти невозможно! Даже у меня не хватило бы сил. А во-вторых, нам это и не нужно.

На самом деле угнетало то, что рабы получились очень уж похожими на павших в Ашете товарищей Нехлада. Но об этом он говорить не стал: понимал, что маг лишь отчитает за излишнюю впечатлительность.

— Достанет ли их сил, чтобы противостоять навайям?

— О нет! — рассмеялся маг. Они разговаривали, не покидая нави, и было видно, как смех расходится от него, точно рябь по воде. — Навайев остановит наша серая стена. Рабы будут противостоять чарам Иллиат. И нам с тобой останется только выбирать время, чтобы нанести смертельный удар.

— Каким образом?

— Ты научишься и этому…

* * *

Древлевед нырнул на глубинные ярусы нави, словно упал в бездонный колодец. Нехлад успел испугаться, но устремился за ним. Образы яви размылись и пропали. Тускнел свет, и сумерки наливались плотным мраком, который изредка вспарывали бледные искры.

Яромир ничего не умел видеть здесь. Тут не было ощущения пространства. Мелькали вокруг серые тени, принимавшие все более диковинные, неправдоподобные очертания.

Что-то мешало двигаться, словно сильный ветер в лицо, хотя, конечно, никаких ветров тут и быть не могло.

Как не было и движения в прямом смысле слова. Просто усилие воли, стремление не отстать от учителя.

А образ того ускользал, расплывался в переливах бесцветных теней, которые царили здесь…