Всеобщая история чувств - Диана Акерман

Если рассуждать о смерти, после которой человек, возможно, угаснет, как пламя свечи (никаких достоверных сведений об обратном не имеется), то, пожалуй, не важно, если мы порой чрезмерно, не слишком ловко и чересчур близко принимая к сердцу, тревожимся друг о друге. Не важно, что мы слишком любопытны в отношении природы, слишком открываемся для усвоения опыта, наслаждаемся непрерывным расходованием чувств в стремлении близко и любовно узнать жизнь. По всей видимости, не важно, если все мы, пытаясь быть жадными, но скромными наблюдателями бесчисленных спектаклей жизни, иногда кажемся неуклюжими, или лезем в грязь, или задаем глупые вопросы, или показываем свое невежество, или говорим что-то не то, или по-детски загораемся интересом. И, наверно, нет ничего страшного в том, что прохожий видит, как мы суем пальцы во влажные внутренности десятков венериных башмачков, чтобы узнать, какие там обитают жучки, – и считает нас немного эксцентричными. Или соседка, вынимающая из ящика свою почту, видит нас, стоящих на холоде со своими письмами в одной руке и ярко-красным осенним листом в другой; его цвет поражает наши чувства, как разряд электрошокера, и мы стоим с широкой улыбкой, парализованные до полной неподвижности прелестью причудливой сети прожилок листа.

Почему осенью листья меняют цвет

Осень застает нас врасплох. Что там, на дереве, в начале сентября – щегол или просто первый перекрасившийся лист? Краснокрылый черный дрозд или сахарный клен, закрывающий свою лавочку на зиму? Остроглазые, как леопарды, мы замираем и, щурясь, пытаемся уловить признаки движения. Утренний иней плотно улегся на траве и превратил колючую проволоку в струну из звезд. Желтый клочок на отдаленном холме кажется освещенной сценой. И наконец до нас доходит: это подкрадывается осень, точно по расписанию, с грузом зябких ночей, жутковатыми праздниками и роскошными, до замирания сердца, цветными листьями. Скоро листья на деревьях начнут вянуть и сворачиваться в сжатые кулачки, чтобы затем опасть. Сухие стручки на травах тарахтят, будто крохотные тыквенные погремушки. Но сначала – несколько недель роскошной пестроты с расцветками светлыми, пастельными, похожими на конфетти. Люди на всем протяжении сезона увядания путешествуют по Восточному побережью, чтобы только полюбоваться им.

Откуда берутся цвета? Большинство всего живого повинуется высочайшим указам золотого солнечного света. Как только дни начинают укорачиваться после летнего солнцестояния 21 июня, дерево меняет отношение к листьям. Все лето оно питает их, чтобы они могли использовать солнечный свет, но в самую жаркую пору лета дерево начинает активнее откладывать питательные вещества в стволе и корнях, уменьшая снабжение листьев и понемногу сбрасывая их. В тонком черенке листа образуется прослойка из постепенно твердеющих корковых клеток. Недостаток питания заставляет листья прекращать выработку пигмента хлорофилла и фотосинтез. Животные, готовясь к зиме, могут мигрировать, залечь в спячку или запасти пищу. А что же делать дереву? Чтобы выжить, оно сбрасывает листья, и к концу осени листья на черенках удерживает лишь несколько ненадежных ниточек ксилемы.

Вянущий лист поначалу сохраняет зеленую окраску; по мере разложения хлорофилла появляются желтые и красные пятна. Дольше всего темно-зеленый цвет остается на прожилках, подчеркивая и выделяя их. В течение лета хлорофилл разлагается под действием жары и света, но постоянно восполняется. К осени же новый пигмент уже не производится, и поэтому на листе видны остальные цвета, которые всегда там присутствовали, но были скрыты густой зеленью. С ее исчезновением мы впервые за год видим эти цвета и восхищаемся – а ведь они всего лишь прятались, как важный секрет, в ликующей зелени лета.

Самый эффектный колорит опавшей листвы наблюдается на северо-востоке США и на востоке Китая, где климатические условия щедро раскрашивают листья растений. Европейские клены не достигают такого ярко-красного цвета, как их американские родственники, благодаря холодным ночам и солнечным дням. В теплом влажном климате Европы листья делаются коричневыми или неярко-желтыми. Антоциан, пигмент, делающий красными яблоки, а листья – тоже красными или красновато-фиолетовыми, производится из сахаров, которые остаются в листе после того, как туда перестают поступать питательные вещества. В отличие от каротиноидов, окрашивающих морковь, тыкву и кукурузу и придающих листьям оранжевый или желтый цвет, антоциан каждый год меняет свойства в зависимости от температуры воздуха и интенсивности солнечного света. Самые броские цвета появляются в те годы, когда осень бывает особенно солнечной, а ночи – холодными и сухими (ученые с великой неохотой предсказывают такую благодать). По той же причине в солнечные осенние дни листья кажутся особенно яркими и чистыми: это пылает антоциан.

Не все листья, увядая, получают одинаковый цвет. Вязы, плакучие ивы и древние гинкго (равно как и гикори, осины, полевой хвощ, конский каштан, сушеница и высокие стройные тополя) окрашиваются в сияющую желтизну. Американская липа становится бронзовой, береза – ярко-золотой. Влаголюбивые клены переливаются разными тонами алого. Сумах тоже одевается в красное, как и цветущий кизил, нисса лесная и амбровое дерево. Некоторые дубы желтеют, но у большинства листья становятся розовато-бурыми. Поля меняют цвет, на них воздвигаются вигвамы из сохнущих кукурузных стеблей и горы тюков рубленой пшеничной соломы. Кое-где один склон холма может быть зеленым, а другой – ярко окрашенным, потому что южный склон получает больше солнца и тепла, чем северный.

У этой расцветки есть одна странность: похоже, она не имеет никакого специального назначения. Да, мы склонны откликаться на ее красоту. Осенняя растительность переливается красками заката, весенних цветов, простоватым цветом гнедого бока жеребенка, умилительным румянцем смущения. У животных и цветов окраска имеет смысл – приспособиться к окружающей среде, – но для осенних листьев она имеет приспособительное значение не более чем для неба или океана – их голубизна. Это всего лишь одно из тех случайных чудес, которыми каждый год награждает нас планета. Насыщенные цвета пленяют нас и в каком-то смысле обманывают. Листья окрашены как живое, а на деле их цвета означают смерть и распад. Со временем они становятся хрупкими и, как тело, обращаются в прах. Они, как мы надеемся и в отношении себя, не исчезают, а лишь перевоплощаются из одного прекрасного состояния в другое. Листья, хоть и теряют свою зеленую жизнь, сияют роскошными цветами, пока леса день ото дня понемногу мумифицируются, а Природа становится все более немой, сияющей и плотской.

По-английски осень называется «fall» от древнеанглийского глагола «feallan» – «падать», который восходит сквозь века к индоевропейскому «phol», что тоже означает «падать». Выходит, и слово и идея возникли в глубокой древности и практически не изменились с тех пор, как первому из наших предков пришло в голову дать название осеннему ковру из листьев. Произнося это слово, мы вспоминаем об ином событии – грехопадении (тоже «the Fall»), случившемся в саду Эдема, где фиговые листья еще не увядали и где с наших глаз упали шоры. Осень – это пора, когда листья падают с ветвей, весна (spring) – время, когда распускаются (spring) цветы.

Дети любят играть в грудах листьев, подбрасывая их в воздух, как конфетти, и падая в них, словно в мягкие податливые матрасы. Для детей листопад – это всего лишь одна из странных выдумок Природы, как град или снегопад. Пройдитесь по укрытой кронами деревьев дорожке в осенней небывалой стране, и вы забудете о времени и смерти, затеряетесь в ее многоцветном великолепии. Вы ведь помните, что Адам и Ева прикрывали свою наготу листьями, да? Листья, кажется, во все времена скрывали наши неприглядные тайны.