Всеобщая история чувств - Диана Акерман

Но почему же цветные листья падают? По мере старения листа концентрация ауксина, гормона роста, снижается, и клетки в основании черенка начинают делиться. Два-три слоя маленьких клеток, лежащих под прямым углом к оси черенка, реагируют с водой и отпадают; в результате черенок держится только на нескольких ниточках ксилемы. Легкий ветерок – и листья отправляются в полет. Они скользят, пикируют, качаются на невидимых качелях. Каждый листок – это крыло, и они трепещут или описывают круги, набирая высоту в крохотных вихрях. Мы неразрывно связаны с землей и любим смотреть на что-то летучее – мыльные пузыри, воздушные шарики, птиц, падающие листья. Они напоминают нам, что конец сезона так же непредсказуем, как и конец жизни. Нам особенно нравится смотреть, как листья в полете кренятся и, снижаясь, описывают виражи. Эти движения знакомы всем. Авиаторы иногда выполняют фигуру пилотажа «падающий лист», при которой самолет быстро теряет высоту, скользя сначала на правое крыло, а потом на левое. Машина может весить тонну или больше, но летчица воспринимает ее как невесомую, как падающий лист. Она уже видела это движение в лесах Вермонта, где играла ребенком. Под ней сияют золотые, медные и красные деревья. Листья облетают, хоть она и не видит их падения, когда, пикируя, падает сама.

В конце концов листья опадут. Но перед этим они обретают цвет и несколько недель восхищают нас. Потом они мнутся и хрустят под ногами. Они шуршат, когда дети загребают ботиночками их ворохи, насыпавшиеся на тротуары. После дождя к подошвам липнут темные, скользкие комья листьев. Влажный, похожий на штукатурку, слой полусгнившей листвы защищает нежные ростки до весны и создает плодородный перегной. Порой бугорок или углубление в лиственной подстилке говорит, что там незримо пробирается землеройка или полевая мышь. Случается находить в окаменелостях отпечатки листа, который давно и бесследно распался, но его очертания напоминают нам об изяществе, живости и эфемерности смертных порождений земли.

Животные

Полярные медведи вовсе не белые, они бесцветные. В их прозрачном меху нет белого пигмента, зато в стержнях волосков много крошечных пузырьков воздуха, собирающих белый солнечный свет. Потому-то мех кажется нам белым. То же самое происходит с белым оперением лебедей и белыми крыльями некоторых бабочек. Мы привыкли считать, что все на земле имеет свой собственный, индивидуальный цвет, но даже цвета рекламы, поражающие зрение, как точно направленный фейерверк, – это всего лишь шелуха вещей, тончайший слой пигмента. А ведь многие предметы вообще не имеют пигмента, но благодаря особенностям зрительного восприятия кажутся нам ярко окрашенными. Из-за рассеивания световых лучей голубыми кажутся не только океаны и небо, но и перья сойки, в которых вовсе нет голубого пигмента. Нет его и на голубой шее индюка, и на хвосте синехвостого сцинка, и на синем заду бабуина. А вот травы и листья действительно зеленые, благодаря пигменту хлорофиллу. И тропические дождевые леса, и северная тайга распевают зеленые псалмы. Животные, обитающие на фоне хлорофилловой зелени, коричневой земли и голубизны воды и неба, в ходе эволюции выработали калейдоскопический набор цветов, предназначенных для привлечения пары, собственной маскировки, отпугивания потенциальных хищников, изгнания конкурентов со своей территории, извещения родителей о том, что детеныша пора кормить. Лесные птицы часто бывают окрашены пестро, со светлыми пятнами, чтобы сливаться с переплетением ветвей и солнечными бликами. Но существует и множество «бурой мелочи», как порой называют мелких незаметных пташек орнитологи.

Эббот Тайер, художник-натуралист начала XX века, отмечал особенности того, что мы называем защитной окраской: у животных ярче окрашены части, менее открытые солнечному свету, а те, что обращены к нему, наоборот, темнее. Хороший пример – пингвин; его белая грудка при взгляде из-под воды похожа на бледное небо, а черная спина, если смотреть сверху, сливается с темнотой океанской глубины. На суше пингвинам угрожает мало опасностей со стороны хищников, и потому они преспокойно разгуливают по берегу в своей контрастной черно-белой раскраске. Маскировка и демонстрация себя – это особая игра в царстве животных. Особенно хороши по части маскировки насекомые; широко известен пример британской березовой пяденицы – за каких-то пятьдесят лет эти бабочки сменили окраску с тусклой светло-серой в крапинку на почти черную, позволяющую им сливаться с потемневшей от промышленных загрязнений корой деревьев. По мере того как стволы деревьев темнели, птицам становилось все легче искать на них светлых бабочек, а у выживающих темных особей появлялось в среднем более темное потомство, имевшее еще больше шансов на выживание. Животные творят чудеса маскировки: у многих рыб на хвосте подобие глаз, чтобы подставлять хищникам не столь важную часть тела; некоторые южноафриканские кузнечики так похожи на кусочки кварца, что почти неразличимы; хитрые бабочки щеголяют похожими на глаза темными пятнами на крыльях, чтобы охотник из числа певчих птиц решил, что перед ним сова; застывший в неподвижности палочник неотличим от темного сучка; кенийский кустарниковый сверчок сливается с лишайниками на стволе дерева; обыкновенные кузнечики зелены как листочки, а у некоторых разновидностей даже есть пятна, похожие на плесень; перуанский кузнечик прикидывается увядшим листочком, валяющимся на земле; крылышки малайзийской волнянки – бурые, дырявые или с будто оборванными краями – тоже не разглядеть среди увядших листьев. Одни насекомые изображают из себя змей, а другие – птичьи экскременты; ящерицы, рачки, лягушки, рыбы и некоторые пауки размывают свою окраску, чтобы сливаться с окружением. Маскировка рыб – это колебание вместе с окружающей водой, рваные контуры, нарушающие «правильное» очертание тела, исчезновение среди столбов проникающего в глубину света. Сандра Синклер в книге «Как видят животные» (How Animals See) объясняет: «Каждая чешуйка отражает треть спектра; там, где три чешуйки перекрываются, все цвета исчезают, создавая зеркальный эффект». И хищник видит лишь скачущие блики. В глубины, где обитают светящиеся кальмары, попадает мало света; они, передвигаясь во мраке, имитируют естественный свет, проникающий сверху, и даже могут имитировать облака, проплывающие над поверхностью воды, благодаря чему добыча не замечает их. Такие вот кальмары-невидимки. Самые разные животные умеют быстро менять свой цвет, уменьшая или увеличивая запас меланина, они могут даже распределять цвет таким образом, что кажутся темнее, или, напротив, так уменьшать окрашенную область, что становится виден пигмент подстилающих слоев. Владимир Набоков в книге «Память, говори» восторгался мимикрией мотыльков и бабочек:

Взглянем на пупырчатые с виду макулы на крыле (с добавлением псевдорефракции), изображающие слизистый яд, или на лоснистые желтые наросты на хризолиде («Не ешь – меня уже разжевали, просмаковали и выплюнули»). Взглянем на трюки акробатической гусеницы (буковой ночницы), которая в младенческой стадии походит на птичий помет. Когда некая ночница обретает сходство с некой осой, она и ходит, и сяжками шевелит по-осиному, не по-ночницыному. Когда бабочке случается походить на лист, она не только превосходно передает детали его строения, но еще добавляет, расщедрясь, воспроизведение дырочек, проеденных жучьими личинками. «Естественный подбор» в дарвиновском смысле не может служить объяснением чудотворного совпадения подражания внешнего и подражательного поведения; с другой же стороны, и к «борьбе за существование» апеллировать невозможно, когда защитная уловка доводится до такой точки миметической изощренности, изобильности и роскоши, которая находится далеко за пределами того, что способен оценить мозг врага. Я нашел в природе те «бесполезные» упоения, которых искал в искусстве. И та и другое суть формы магии, и та и другое – игры, полные замысловатого волхвования и лукавства[106].