Украинско-российские взаимоотношения в 1917–1924 гг. Обрушение старого и обретение нового. Том 1 - Валерий Федорович Солдатенко

не нарушают «общей картины» – принципиального качественного соотношения, и что, надо думать, было хорошо известно политическим деятелям 1917 г.

Учитывая объективное положение вещей, лидеры Центральной Рады последовательно ориентировались на вывод о том, что Крым не может являться территорией, априори включаемой в пределы автономной Украины. Несомненно, они рассчитывали и на адекватное понимание со стороны Временного правительства, полагая, что демократизм должен в полной мере распространяться на национальную сферу, и официальному Петрограду в принципе нечего возразить на вполне объективный, справедливый подход к проблеме с украинской стороны, и что правительство должно, обязано согласиться с закономерными, обоснованными предложениями.

С занятой позиции М. С. Грушевский, Центральная Рада не сходили, несмотря ни на развернувшееся в Крыму достаточно активное украинское движение (создание политических партий, общественных организаций, прессы, проведение массовых акций)[619], ни на неприглядные действия Петрограда, противодействовавшего любым шагам украинского политикума, направленным на реализацию намеченной программы и отступавшему даже от собственных обещаний. Согласно обнародованной Временным правительством Временной инструкции Генеральному секретариату на Украине от 4 августа 1917 г., прерогативы автономной украинской власти ограничивались пятью губерниями Юго-Западного края. Что же касается других территорий с преобладанием украинского этнического элемента, Временное правительство определяло, что полномочия украинской исполнительной власти «могут быть распространяемы и на другие губернии или части их в случаях, если образованные в сих губерниях на основании постановления Временного правительства земские учреждения выскажутся за желательность такого распространения»[620].

Конечно, в условиях развертывания в России весьма непростых, во многом противоречивых процессов, еще большей сумятицы в их массовом восприятии, субъективных, нередко предвзятых толкованиях появлялись самые различные, вплоть до взаимоисключающих оценки происходящего конкурирующими политическими силами. Последние в стремлении сохранения влияния на свой традиционный актив, а также привлечения любой ценой новых сторонников часто прибегали к различного рода подтасовкам, искажениям в пропагандистских материалах реальных ситуаций, иными словами, вели не вполне корректную, честную политическую борьбу. Это обстоятельство должно обязательно учитываться исследователями, берущимися за реконструкцию исторических событий, преследующими цель публичного объективного, неконъюнктурного научного информирования относительно важнейших страниц столетнего опыта, получивших в результате действия определенных факторов обостренную актуальность, приобретших новое общественное звучание.

Так, лишь отчасти можно согласиться с утверждениями тех авторов, которые считают, что «одним из определяющих ситуацию и в то же время чрезвычайно болезненным для Крыма оказался вопрос о взаимоотношениях с Украиной»[621]. И дело не только в том, что тут ретроспективно, вопреки хорошо известным фактам, «сгущаются краски». Удивительно другое. Причина осложнений односторонне усматривается в курсе и поведении украинского политикума.

«Центральная рада, все более дистанцируясь от центра, – заявляется в солидной монографии, – проявляла в то же время и все большее желание втянуть в орбиту своей «самостийности» Крымский полуостров». Декларируя демократические и социалистические принципы, Рада «постоянно демонстрировала по отношению к Крыму аннексионистские замашки»[622].

Какие же аргументы приводятся в пользу выдвинутых обобщений и, даже более того – ретроспективных обвинений?

Из фактов приводится всего один, и тот в крайне тенденциозной интерпретации: «Рада между тем действовала с откровенной бесцеремонностью (тут и далее подчеркнуто мною. – В. С.). В июле губкомиссар Богданов получил телеграмму за подписью генерального секретаря по внутренним делам (!) В. К. Винниченко (кстати говоря – это был и глава Генерального секретариата. – В. С.) с приглашением (требованием?) прибыть на «предварительное краевое Совещание» 25-го числа. В Крыму это было расценено как вмешательство в его внутренние дела. Бюро Губернского комитета (Объединенного комитета общественных организаций. – В. С.) 14 июля, «обсудив вопрос и принимая во внимание, что Губернский Комиссар не получал от Временного Правительства никаких указаний на включение Таврической губ[ернии] в состав будущей Украины, что и по существу вопроса включение Таврической губернии, весьма пестрой по национальному составу, с меньшинством украинского населения, является нежелательным, что даже в северных уездах, где можно предполагать численное превосходство украинцев, вопрос этот не возникал или был решен отрицательно, постановило: представителей на краевое совещание от Таврической губернии не посылать»[623].

Тут, очевидно, следует обратить внимание, по крайней мере, на следующее.

Документальных материалов о проведении 25 июля 1917 г. предполагаемого совещания не выявлено. В это время В. К. Винниченко во главе делегации Центральной Рады находился в Петрограде. Однако, протокол заседания Комитета (президиума) Центральной Рады за упомянутый день[624] дает основания считать, что на «предварительное совещание» приглашались сторонники преобразования России в федеративную демократическую республику для проведения съезда негосударственных (т. е. не имевших до того момента собственной государственности) народов. Решение о созыве такого форума было принято Украинским национальным конгрессом (съездом), поручившим «Центральной Раде взять как можно быстрее инициативу союза тех народов России, которые добиваются, как и украинцы, национально-территориальной автономии на демократических основаниях в Федеративной Российской Республике»[625].

Поскольку надежды на то, что такой форум может быть проведен в Петрограде или Москве не оправдались из-за противодействия Временного правительства, Центральная Рада решила осуществить подготовительные мероприятия для созыва съезда в Киеве. Стремясь застраховать Генеральный секретариат, как орган украинской власти, от возможных обвинений в превышении полномочий, присвоении наднациональных функций, инициаторы начавшегося процесса предложили создать некую «общественную организацию» или «комиссию»[626].

Представляется важным обратить внимание и на то, что сколько-нибудь реальной, скажем, административной властью Генеральный секретариат в означенный период не обладал. В. К. Винниченко совсем не случайно наименовал его (период) временем «организации морально-правовой власти», когда делались только изначальные, осторожные шаги к реализации «юридически-правовой власти»[627].

Естественно, Временное правительство, его органы на местах (общественные комитеты и губернские комиссары), упрямо продолжавшие проводить обанкротившуюся великодержавную политику самодержавия, были решительными противниками любых шагов, направленных на децентрализацию бывшей империи, на демократизацию межнациональных отношений.

Вот для них и характерно было выдавать спокойные и деловые (без подтекста и двойных стандартов) предложения и приглашения как опасные «требования» украинства, за которыми «скрывается огромная доза шовинизма и даже черносотенства». И если для политиков 1917 г. практика ставить все с ног на голову было привычной (хотя и не помогла ввести в заблуждение массы), подчеркнутый акцент на такой позиции (авторы цитируемого труда курсивом выделяют слова кадетских и иных подобных публикаций и документов) для современных читателей вызывает только недоуменные вопросы.

Может быть некие «смягчающие обстоятельства» следует искать не столько в идейных ориентациях крымских историков, сколько в уровне профессиональной компетенции. Так, обвиняя Центральную Раду в стремлении «втянуть в орбиту своей «самостийности» Крымский полуостров», стоило бы учитывать, что лидеры Украинской революции до января 1918 г. последовательно придерживались автономистско-федералистской платформы, а не пользоваться заключенным в кавычки термином самостийность. В Конституцию Украинской Народной Республики был включен не Закон о национально-территориальной автономии, как ошибочно указывается в монографии[628], а Закон о национально-персональной