Горячая точка - Иван Сербин

— Как принесли, так и унесли. Скажете своему начальнику, что денег нет.

— Ты че, пес? — Губа отступил к стене. — Пацаны, эта крыса решил себе бабки притырить. Нас шеф в ж...у вы...т, а эти падлы будут за наш счет по кабакам с телками оттягиваться.

Капитан поднял на него взгляд:

— Я сказал, денег мы не получили.

— Да вас, падлы, найдут, ясно? Вы не жильцы теперь. А тебе, начальник, я лично кишки выпущу.

— Угу. Если жив еще будешь к тому времени, — буркнул Гусь.

— Э, браток, ты и правда пасть поосторожнее открывай, — поддержал его Март. — А то ведь и схлопотать недолго.

— Знаете, че с вами со всеми будет, козлы? — продолжал скалиться Губа. — Вы трупяки уже. — Он покосился на «своих». — Дотямкали, пацаны? Сперва эти суки Герыча завалили, теперь за нас принялись. Они спецом разбор затеяли, чтобы «мочилово» начать, — Губа прижался спиной к стене, вскинул оружие, целясь в капитана. Сержант тоже поднял автомат. И Гусь развернулся, и Март. — Смотри, Бугор, — продолжал Губа, — мы, может, и «фуфели», что на такую дешевую подляну влетели, но тебя я успею прихватить. Понял?

— Ваш Герыч расстрелян за убийство и изнасилование, — коротко и жестко пояснил капитан.

— Хорош гнать. Он хочет сказать, что замочил Герку из-за какой-то мокрощелки, — прояснил Губа приятелям.

— Не из-за мокрощелки, а за изнасилование, — подвел черту капитан. — Когда стемнеет, мы вас отправим.

— Нет уж, Бугор, — в тон ему ответил Гулкий. — Сперва ты отдашь нам наши деньги. Без них мы не уйдем.

Капитан пожал плечами:

— Хотите остаться — оставайтесь. Дело ваше. Разговор окончен.

— Слушай, — зашипел Губа, — я тут с тобой базары разводить не собираюсь. И под пули ментовские лезть мы не договаривались. Последний раз говорю, отдай наши бабки — и мы отвалим по-тихому. Я даже за тебя «мазу» перед бугром за Герку подержу.

Капитан не обратил на него внимания. Подошел к окну, посмотрел вниз, на Королева, но и отсюда БТРов не увидел. Поднял передатчик:

— Восьмой, видишь что-нибудь?

— Чисто, — отозвался Кокс.

— Посмотри хорошенько.

— Нет. Ничего.

— Маяк, что у тебя?

— Чисто.

— Черт!

Капитан предпочел бы знать, что бронемашины здесь, убедиться в достоверности своих опасений относительно штурма, чем мучиться неизвестностью.

— Начальник! — громко, с неприкрытой злостью гаркнул за его спиной Губа. — Последний раз по-хорошему прошу: отдай бабки! — Тот даже не повернул головы. — Ну, ладно, падло. Я тебя предупреждал. Сам напросился.

Понимал он, что у них нет ни единого шанса уцелеть в перестрелке? Наверняка. На что надеялся? Злость перевесила здравый смысл. Губа потянул спусковой крючок. Капитан резко повернулся, чуть отклоняясь в сторону и выбрасывая вперед правую руку с зажатым в пальцах пистолетом. Два выстрела, громкий и практически неслышный, прозвучали с промежутком в десятые доли секунды.

— Лежать! — заорал Гусь, бросаясь вперёд.

Пуля обожгла лицо капитана и ударила в окно. Толстое стекло покрылось сеткой трещинок. В рваной дыре величиной с десятирублевую монету засвистел ветер. Звук был похож на скрип детской свистульки. Монотонно-нервирующий, однообразный, тонкий. Запрыгали по полу стреляные гильзы. Голова Губы резко откинулась назад. Чуть выше переносицы вдруг появилась темная нашлепка. Бандит упал сперва на «пятую точку», затем медленно откинулся на стену, завалился на бок. Так и остался лежать, уронив простреленную голову на грудь. На светлую рубашку упало несколько черных капель.

Набегающий Гусь оттолкнул Гулкого к стене, прижал крепко левой рукой, ткнул ствол автомата под нижнюю челюсть.

— Стоять, б...ь! Не шевелиться!

Сержант мгновенно и резко «впечатал» в стену растерявшегося Лесика.

— Что с этими двумя будем делать, командир? — спросил он громко. — Может, тоже в расход? От этих дураков одни неприятности.

Капитан подошел ближе, спросил, пряча пистолет в кобуру:

— Вы хотите убраться отсюда живыми? В таком случае не делайте больше глупостей. Когда стемнеет, вы уйдете. Я не врал. Денег нет. Если бы они были, я бы их вам отдал. Но денег нет. Нравится вам это или не нравится, не имеет значения.

— Ладно, начальник. Ша. Все, — Гулкий поднял руки ладонями вперед. — Базара нет. Как скажешь. Я просто предупреждаю: у тебя будут большие неприятности. Тебя и твою команду найдут, где бы вы ни прятались. Хоть в Африке, хоть в Америке. Есть такие люди. За бабки даже из ада достанут. А наш бугор мстительный. Он тебе этого так не оставит.

Капитан пожал плечами:

— Посмотрим.

— Товарищ капитан, — вдруг сказал Лесик совершенно нормальным тоном, — я могу остаться с вами?

Капитан придвинулся ближе, посмотрел внимательно. В сумерках глаз было почти не видно, а он хотел увидеть именно глаза.

— Почему?

— Так нас все равно в живых не оставят, — объяснил Лесик. — Шеф разозлится, а на ком злость срывать? На нас. Все одно убьет. Да и надоело с этой шушерой толочься. Я ведь тоже после армежки в «бойцы» пошел.

— Ты кого шушерой назвал, валет? — вскинулся Гулкий.

— Заткнись, — оборвал его Гусь.

Капитан повернулся к Гулкому:

— Ты надумал что-нибудь?

— Надумал. Когти рвать. И этому м...звону советую, — он покосился на Лесика. — Слышь, ты, дятел. Валим отсюда. Их же так и так положат всех. Ты не понял еще?

— Я остаюсь, — ответил тот.

— Ну и м...ак, — прокомментировал заявление Гулкий.

— Оба уйдете, — подвел черту капитан.

— Но я же... — начал было Лесик, но капитан прервал его:

— Я сказал: уйдете оба. Сержант, — он забрал у «чужаков» оружие, повесил себе на плечо, — проводите этих людей к заложникам. Пусть подождут там. Пошлите кого-нибудь развернуть прожектора. Одного человека поставьте у запасного генератора.

— Ясно, командир. — Сержант подмигнул Лесику: — Пошли, брат. Тебя как звать-то?

Дежурный оказался не один. Рядом с ним вышагивал невысокий коренастый майор. Седоватый, мясистоносый. Дежурный козырнул:

— Здравия желаю. Капитан Петрухин. Ваши документы, пожалуйста.

Сергеев предъявил корочки.

Петрухин внимательно изучил их, придирчиво сравнил фотографию с оригиналом, кивнул удовлетворенно, представил спутника:

— Майор Середа. Военный дознаватель. У нас сегодня дезертировал солдат.

Середа и Сергеев пожали друг другу руки. Середа улыбнулся, однако глаза у него остались прежними — колючими, пронизывающими.