Трое на пути в Хель-Гейт - Евгений Кривенко

— ЧТО? — Кэти села прямо и вдруг рассмеялась. — И там тоже? Ой, не могу…

Задыхаясь от смеха, она перебралась из кресла на диван, уткнулась лицом в подушку и продолжила истерически хохотать.

— Что с ней? — удивился Толуман, но Матвей только покачал головой.

Наконец Кэти немного успокоилась и вытерла платочком глаза.

— Мальчики, я может быть потом объясню… — Она снова прыснула и поднялась. — Извините, все лицо тушью вымазала.

Ушла в туалет, а когда вернулась, Толуман продолжил рассказ.

— Странный у вас был разговор, — задумчиво сказала Кэти. Она успокоилась и внимательно слушала. — А особенно его окончание. Говоришь, она красивая, эта наша новоявленная сестра?

— Очень, — кивнул Толуман. — В чем-то похожа на тебя, и причина понятна. Но эффектнее и, похоже, одна из самых популярных гейш в Ордосе.

— У меня нет времени следить за внешностью, — обиженно сказала Кэти. — Сижу за компьютером, да еще вы пропали. — Она повернулась к Матвею: — Что это за мир, о котором ты упоминал?

Тот не стал вдаваться в подробности, сказал не больше того, что узнал Толуман. И его можно понять, с Руматой надо быть осторожнее.

— А я как-то слышала про сорок процентов вероятности, — задумчиво сказала Кэти. Матвей глянул удивленно, а Кэти продолжала: — Да, что-то произошло. И знаешь, Толуман, когда ты рассказывал о прощании с Юкико, мне почему-то стало тревожно…

Толуман вернулся к Элизе, с головой погрузился в работу, но и у него нарастала необъяснимая тревога. К вечеру третьего дня ему позвонила мать, что делала крайне редко.

— Сегодня будешь ночевать у меня (на несколько дней она перебралась в свою юрту). Прилетай прямо сейчас. Я потом объясню.

Любимое «потом объясню». Пришлось звонить Элизе, чтобы не ждала его, и вылетать. Темные облака стлались над горами, собирался дождь. Первые капли упали, когда Толуман выходил из глайдера, лиственницы зашумели над головой.

Мать сидела у камина и лишь слегка кивнула.

— Поужинаешь после, а сейчас ложись в свою постель. Старшая рогна предупредила, что пошлет тебе особый сон.

Вспомнились слова Юкико о матери: «все узнаете через нее», и стало тревожно. Толуман разделся и лег, накрывшись оленей шкурой. Спать совершенно не хотелось.

Он уснул мгновенно…

И увидел с высоты исполинский город. «Ордос», — сказал бесстрастный женский голос (кто-то незримый сопровождал его). Окна небоскребов угрюмо краснеют в свете заката. Одно здание стоит в стороне как черный монолит, словно его стены без следа поглощают свет уходящего за горизонт солнца.

«Штаб-квартира Ордена Темной луны, — сообщает тот же голос. — Обитель цзин».

Здание стремительно приближается. Крыша не преграда, он проваливается сквозь нее на пару этажей. Красновато освещенное помещение, свет заката сочится сквозь высокие окна. Большая кровать в центре, какие-то приспособления вдоль стен…

Толуман смущенно отводит глаза: с кровати медленно встает совершенно нагая Юкико. «Смотри!» — безжалостно говорит голос, и Толуман глядит снова. Теперь видно, что на кровати лежит мужчина, тоже голый, руки привязаны к изголовью, а ноги к изножью кровати. Бородка клинышком, один глаз мертвый… Да это же сам Патриарх Темной луны!

Ну да, почему бы не провести приятно время с одной из красивейших гейш Ордоса? И наверное, одной из самых искусных. Только для главы цзин приятно несколько иное, чем для нормальных людей: Юкико чуть поворачивается, и на нежной спине видны свежие рубцы. А теперь, похоже, сам патриарх получает свою долю мазохистских наслаждений.

Юкико накидывает халатик и завязывает пояс.

— Ты получил свои удовольствия, Темный. — Она говорит по-китайски, но тот же бесплотный голос переводит ее слова. — Однако пора их получить и мне.

Молниеносным и одновременно элегантным движением она достает что-то и залепляет патриарху рот. Скотч!

— Уж извини, но иначе ты можешь приказать своему стражу или издавать недостойные звуки, которые омрачат мое торжество.

Другим молниеносным движением она хватает лежащий у кровати посох и отламывает навершие. Странно, посох начинает извиваться как змея, и Юкико отбрасывает его и отломанную голову в сторону.

Привязанный мужчина отчаянно оглядывается, а на лице Юкико милая улыбка.

— Ты ведь знаешь, что твоя резиденция абсолютно изолирована. Незачем сотрудникам подглядывать за бесстыдствами старика. А если надеялся на своего тайного стража, то, как видишь, я отключила его. Это мужской секрет, а гейшам нетрудно выведать секреты у мужчин.

Она поднимает руки и вынимает из сложной прически гребень.

— Раньше гейши прятали в волосах маленькие кинжалы, на случай если что-то пойдет не так. Мне придется обойтись гребнем, но он из первосортной стали и сверху заточен как бритва. С чего мы начнем?.. Ах да, мне нужен свет. Свет!

Загораются светильники по углам, создавая мягкое рассеянное освещение. Юкико смотрит на мужчину — ее лицо белое, а глаза под изящными дугами бровей кажутся зеленоватыми льдинками.

— Вдруг ты, как твои любимые ямабуси, можешь сконцентрировать энергию ци и одним рывком порвать путы. Сомневаюсь в этом, но лучше не рисковать. Ты не сможешь сделать это без сухожилий, а они тебе больше не нужны.

Она наклоняется и оборотной стороной гребня перерезает сухожилия сначала под коленями, а потом на сгибе рук. Слышен тошнотворный хруст, простыня окрашивается кровью, а лежащий издает утробное рычание. Снова Толуман пытается отвернуться, и снова слышит неумолимое: «Смотри!»

— А теперь приступим к основной части, — спокойно говорит Юкико. Она снова поднимает руки к волосам, те волной спадают на спину, а в руках Юкико оказываются две длинные шпильки.

— Ты знаешь, — говорит она. — Меня особенно возмутило, как ты хотел убить Кэти. Ты прознал, что она моя сестра, и решил зарезать ее руками моей же копии. Тебя наверное это забавляло и доставляло прямо сексуальное наслаждение. Но ты заигрался, патриарх. Ты недооценил, на что способны те, в ком обитает дух Ямато. Насладись же и этим!

Одной рукой она оттягивает яички мужчины, а другой глубоко вонзает в одно из них шпильку. Снова отчаянное дергание и нутряной рык. Юкико повторяет то же с другим яичком.

— А теперь посмотрим, что у тебя внутри. — В руке снова гребень. — Наверное, и нутро черное, не как у других людей…

— Она разделывала его, как разделывают тушу оленя. — Толуман рассказывал о кошмарном сне Кэти и Матвею на следующий день, и его снова трясло. — Меня все время тошнило, но отвернуться было нельзя. Если бы мама не держала руку на моей голове, я наверное сошел бы с ума… Под конец Юкико уже не говорила. Она тяжело дышала и была вся в крови. Напоследок отрезала патриарху гениталии, сорвала пластырь и заткнула их ему в рот. На долю секунды прорвался ужасающий вопль. Я не знаю, умер он в этот момент или чуть позже, когда Юкико перерезала ему горло. Лежавший на кровати уже не походил на человека, но некоторое время она еще трудилась, кромсая внутренние органы — видимо, чтобы никакая хирургия не смогла вернуть патриарха к жизни. Потом взяла подушку, которую раньше откинула в сторону, обмакнула палец в кровь и написала несколько иероглифов. Я скопировал по памяти, — Толуман показал бумажку, — потом переведу. Наконец Юкико встала у окна. Она выглядела как белая фарфоровая кукла, заляпанная кровью, и была совершенно спокойна. Медленно прочла по-японски, мне перевели: