Правозащитник - Артур Строгов

— Все, что ты делаешь, это правильно. Но ты не должен слишком обвинять других. Ты совсем другой, не похожий на них… Они тебя предают, потому что в глубине души полны страхов и опасений…

— Ты права… Ты умная девочка, несмотря на свои семнадцать лет.

— Считай, что восемнадцать.

Белосельский погладил девушку по щеке.

— Ты хочешь посмотреть как дела у волонтеров?

— Да… еще нужно пройти две улицы. Я тебе покажу здание, где размещался мой первый фонд, сейчас там банк, правда.

— И что с фондом?

— Ничего хорошего, фонд прогорел и был ликвидирован. Директор оказался мошенником, само здание я так и не смог выкупить.

— Почему?

— Здание принадлежит военным, которые входят в плеяду «неприкасаемых». Я пока с ними не намерен ссориться, хотя кто знает… у меня столько врагов — тьма-тьмущая… но они мне не страшны… Каждый участок в Москве — чья-нибудь территория. Я не так богат, чтобы выкупить все нужные мне участки земли или здания, чтобы организовать там волонтеров. То немногое, что мне удалось, и так удается удерживать с большим трудом.

— Но ведь ты и так сделал немало… я посмотрела расходы на фонды — за один только прошлый месяц они возросли втрое. Мне кажется, ни один не делает столько — это поразительно!

— Иногда мне кажется, что это капля в море.

— Нет, это не капля в море, а гораздо больше!

Они приблизились к мрачноватому фасаду, украшенному высоким балконом и аркой. У входа стоял ничем не примечательный «Аргус», который, увидев красивую пару, пропустил их внутрь. Самина и Виталий также следовали за нашими героями.

— Я люблю приходить именно так… когда меня не ожидают.

Управляющий фондом отсутствовал, зато был его заместитель — тихий и благообразный старичок, похожий на благородного дона с картины Веласкеса или Эль Греко. Он, разумеется, сразу узнал Белосельского и выразил восхищение, но Белосельский нетерпеливо поднял руку, как бы подчеркивая, что лестные замечания его не волнуют.

— Я так понимаю, что Константин Иванович отсутствует? Почему?

— Он занят закупкой провизии.

— Хорошо… А сколько сегодня волонтеров работает?

Старичок пытался припомнить цифры, но вышло неуклюже.

— Да Вы не волнуйтесь так, — благожелательно заметил Белосельский, — главное, чтобы волонтеры справлялись, чтобы у них не было проблем, какие имели место раньше.

Старичок опустил голову. Лиза поняла, что он хочет остаться с Алексеем наедине, поэтому она произнесла:

— Я осмотрю другие помещения фонда.

Белосельский одобрительно кивнул головой.

— Говорите…

— Константин Павлович будет недоволен, если я это изложу сам, но я думаю, что Вы должны знать.

— О чем?

— Есть некоторые вещи, которые последнее время все ощутимее.

— В плане финансирования? — перебил Белосельский. — Я же дополнительно направил вам еще пятьдесят миллионов.

— Я не имею в виду финансирование как таковое… Есть куда более серьезная опасность… Нас хотят вообще выгнать не только из здания, но и с территории…

Белосельский резко встал.

— Мне казалось, мы урегулировали вопрос раз и навсегда.

— Все не так просто… они сначала избили волонтеров, потом наведались и к нам.

— Кто это «они»?

Старичок пожал плечами.

— Кто обычно приходит — те и пришли. Ничем не примечательные люди, предупредили, что мы занимаем их территорию…

— Понятно, почему мне не сказал об этом сам Константин Павлович?

— Потому что он лично взялся решить вопрос. Он уже платил им однажды… а потом это вошло в привычку.

— Это уже мое дело! — Белосельский нахмурился. — Надо было сказать раньше. За всем сразу я не могу уследить. У меня столько фондов, проектов, еще банки… а за ресторанным бизнесом кто будет присматривать? Я создал целую сеть доступного питания, но и там не все гладко. Никогда не нужно молчать о таких вещах.

— Кстати, сегодня «они» приедут за очередной «данью», — предупредил старик.

— Что ж, пускай приезжают… Кстати, теперь директор фонда — Вы… Константина Павловича я переведу в другое место.

Старик бросился смущенно благодарить.

— Случались и еще более некрасивые вещи.

— Какие? Говорите прямо!

— Некоторых волонтеров избили… ведь очень многие теперь в курсе, что мы помогаем всем нуждающимся и тем, кто потерял свой дом… нас пытаются облить грязью, но сейчас мы слышим угрозы.

Глаза Белосельского засветились тем страшным светом, который однажды так напугал Лизу.

— Я понимаю, что Вы имеете в виду. Я займусь этим, найду этих людей. Вы правы, и моя доля вины есть. Я не вездесущ. Но это меня не оправдывает. Те люди, о которых Вы говорите, понесут неотвратимое наказание.

— Это очень опасные люди. Едва ли кто может бросить им вызов. А если такие смельчаки и найдутся, то…

Белосельский возразил:

— Вы занимайтесь фондом и будьте просто честным человеком, большего и не требуется. Но помните, — почти угрожающе прибавил Белосельский, — я могу в любую минуту явиться и потребовать отчета до единого цента.

Старик кивнул в знак согласия.

Стеклянные башни торгового центра, гордо возвышавшегося на Пресненской набережной, походили на две гигантские неправильные пирамиды, соединенные друг с другом при помощи арочного виадука. Во мраке ночи свет горел лишь на последних этажах башен, отражаясь в зеркальных рамах точно отблеск факела. В офисе находилось человек десять. Это были средних лет мужчины; почти все из них небриты, некоторые облачены в дорогие костюмы, другие — в толстовках, но было единственное, что их роднило — это уродливые татуировки, выступающие точно шрамы, на руках и даже щеках.

Все они, развалившись за длинным столом, потягивали вино и виски; рядом с ними лежали карты, оружие и купюры долларов. Они не обратили внимания на то, как несколько вертолетов зависли довольно близко от «стеклянного балкона»; внезапно раздался звон выбитого стекла и несколько человек в блестящем вооружении вскарабкались по стеклянному карнизу, достигли балкона и с небывалой ловкостью вскочили в комнату.

Все произошло так быстро, что почти все присутствующие были ошеломлены. Их татуированные изумленные лица тотчас потянулись за оружием, но в ту же секунду другая «черная когорта преторианцев», приехавшая, по всей видимости, на лифте, открыла дверь в офис и ворвалась в комнату.

Хозяева офиса были опрокинуты за землю; двое из них, правда, успели выстрелить, но это ничего не изменило; осажденные были тотчас разоружены и беспомощно растянулись на полу. Они изрыгали отвратительные ругательства и угрозы. Особенно отличался один крепкий детина лет пятидесяти с жутким лицом отъявленного разбойника. Он выкрикивал угрозы на гнусном жаргоне и наконец вскричал: