Гомо Сапиенс. Человек разумный - Юрий Чирков

Уже в самом своем крошечном зародыше машины сулили немало бед, и это обстоятельство, оказывается, люди раскусили – удивительно? – еще в глубокой древности. Два с половиной тысячелетия назад китайский философ Чжуан-Цзы (369–286 года до новой эры) говорил об опасностях, которыми чревато для человечества увлечение машинами. В его книге рассказывается, что когда один из учеников Конфуция повстречал старого садовника, несущего воду для поливки своих грядок (он каждый раз доставал воду из колодца, опускаясь в него вместе с сосудом), то между ними состоялся такой многозначительный разговор. Ученик Конфуция спросил старика, не хочет ли тот облегчить свою работу.

«Каким образом?» – спросил садовник.

«Надо взять деревянный рычаг, – объяснял ему ученик Конфуция, – передний конец которого легче, а другой конец тяжелее. Тогда можно легко черпать воду из колодца. Такое устройство называется журавль».

При этих словах, сообщает Чжуан-Цзы, гнев и негодование исказили лицо старика. Казалось бы, он должен был поблагодарить за подсказку, помощь, порадоваться новому средству. Вместо этого старик усмехнулся и сказал вот что:

«Я слышал от своего учителя: “Кто использует машины, тот делает все дела свои машинообразно; кто действует машинообразно, у того сердце становится машинным. У кого в груди машинное сердце, тот утрачивает чистую простоту, а без чистой простоты не может быть уверенности в побуждениях собственного духа. Неуверенность в побуждениях собственного духа не уживается с истинным смыслом”».

И еще добавил старик:

«Вот что сказал мне мой учитель. Я не потому не пользуюсь этой машиной, что ее не знаю, а потому, что стыжусь это делать…»

Как понять слова китайского старца? Техника глубоко вторгается в тонкие, интимные, деликатные взаимоотношения природы и человека. Она вбивает между ними клин, разъединяет их. Ставит человека по отношению к природе во враждебную, агрессивную позицию, а человек должен страшиться отъединения от природы, своей матери-кормилицы, надежды. Все это чувствовал Чжуан-Цзы, понимал умом и сердцем.

Мрачные предчувствия (типа пророчеств Чжуан-Цзы)? Невеселые прогнозы о машинном будущем? Они еще совсем недавно тонули в криках «Виват!» и «Ура!», сопровождавших все новые и новые победные реляции об успехах наук и техники.

Ну, разве не восторженный гимн грядущему техническому торжеству слышим мы в следующих стихах Валерия Яковлевича Брюсова (1873–1924)? Возглашая заодно и здравицу в честь творчества Жюля Верна, поэт пишет:

В искусстве начала нашего века трубадурами машин решительно выступили футуристы. А главным глашатаем этого направления стал родившийся в Египте итальянский писатель, автор сборника стихов «Занг-тум-тум» (1914), где дан футуристический монтаж разбросанных печатных строк, математических и телеграфных знаков, «проповедник телеграфного стиля слов на свободе и беспроволочного воображения» – Филиппо Томмазо Маринетти (1876–1944). В будущем единомышленник Мусолини, породнивший, в конце концов, футуризм – считал войну «лучшей гигиеной мира» – с фашизмом.

Начинался футуризм «Манифестами» (первый появился во французской газете Le Figaro, 20 февраля 1909 года). В те теперь уже столь далекие времена, когда европейская цивилизация все еще справляла с техникой «медовый месяц». Вот как Маринетти (заметим между прочим, что он дважды приезжал в Россию, в 1910 и 1914 годах) изображал будущее Италии и Европы через 200 лет.

К этому времени человечество будет жить в воздухе (почему не в космосе?), на земле останутся лишь динамо-машины (тогда это новое слово писалось через дефис), перерабатывающие силы приливов и отливов, стихии ураганов и ветров в миллионы киловатт электроэнергии. С высоты, на монопланах, пророчествовал Маринетти, при помощи беспроволочного телеграфа будет регулироваться быстрота поездов-сеялок, которые два или три раза в год будут молнией носиться по равнинам.

Растения станут расти с невероятной скоростью, ускоряемые силой электричества, собираемого с облаков при помощи бесчисленных громоотводов и динамо-аккумуляторов. Благодаря вызываемым активным электричеством процессам электролиза (отнесем это заявление, увы, далекое от науки, на совесть Маринетти-поэта), ускоряется процесс питания растительных клеток, и леса выходят из земли, выпускают ветки с головокружительной быстротой.

Домов больше нет, писал Маринетти, люди живут в помещениях из железа и хрусталя. У них стальная мебель, в десятки раз легче и дешевле, чем наша. Они пишут на никелевых книжечках, не более 3 сантиметров толщины, и, однако, заключающих в себе 100 тысяч страниц.

Весь мир управляется, как огромная спираль Румкорфа! Так, по имени немецкого механика Генриха Даниэля Румкорфа (1803–1877), был назван прибор, «катушка», для преобразования прерывистого тока низкого напряжения в прерывистый ток высокого напряжения. Социальный вопрос тоже, конечно, разрешен. Нет больше классов, голод и нищета прекратились. Исчезли и современные государства: Европа управляется несколькими мировыми синдикатами. Финансовый вопрос ограничивается лишь статистикой производства.

«Нет больше унизительных профессий, – продолжал Маринетти. – Разум царствует везде. Мускульная работа перестала быть рабской, она преследует только три цели: гигиену, удовольствие и борьбу…»

Такую утопическую картину, голое торжество машинно-технической цивилизации рисовал вождь футуризма. И искусство футуристов равнялось на такие предсказания, такое будущее (futuro, отсюда «футуризм»).