Их пленница - Мария Устинова

— Кирилл… — прошептала я, ложась щекой на простынь. — А после того, как забрал меня… Когда ты меня полюбил? Не быстро?

— Что ты, Фасолька, — Кир улыбнулся, скулы стали острее и четче. Он рассматривал меня так, словно видел во мне весь мир. — Я в тебя сразу влюбился. Как увидел… Ты такая красавица.

— Я красивая? — поразилась я.

— Конечно, дорогая, — серьезно ответил Зверь. Взгляд был полон воспоминаний. — Увидел и сразу захотел себе. Ты такой тоненькой была. И глаза перепуганные, хотя ты не видела, что я за тобой слежу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Перепуганные, потому что не ты меня пугал, Кир. Жизнь меня пугала.

— И только поймал тебя на руки, а ты теплая, маленькая… Захотелось к груди прижать и не отпускать. Ты меня теплом наполнила. Ты чего плачешь, Фасолька?

Я помотала головой и встала, прижав палец к губам — не беспокой ребенка, спит. Мы вышли в коридор в обнимку. Зверь вытер ладонями мне щеки, прижал к стене. Мы молчали, нам хватало и взгляда — долгого, глаза в глаза. Сердце горело от любви. Он поцеловал, я ответила — и самым сладким в поцелуе было то, что нас никто не мог прервать.

— Эй, — я обернулась, в конце коридора стоял Руслан.

Взгляд скользнул по нам: Зверь прижимался подбородком к моей щеке, рука на бедре. Мои губы пылали после поцелуя, влажные и алые. Кирилл прижался ко мне, гладя стан на глазах у брата. Проверял или специально злил?

Руслан проследил за движениями рук и бросил:

— Надо уладить со львом, едем, — он кивнул по направлению к выходу и ушел первым, а я облегченно выдохнула. Я так боялась новых сцен ревности или драки.

— Вот видишь, Фасолька, — тихо, по-звериному проворчал Кир. — Ты моя.

В заимку мы поехали вместе.

Дочку я взяла с собой. Она спала на заднем сидении, пока мы добирались за город. Тревожно поглядывая назад, я думала, что, наверное, не скоро успокоюсь. Руслан пообещал найти надежную няню. Думаю, она будет стараться, понимая, чем может закончиться ее первый косяк.

Мы приехали в сумерках, припарковались на засыпанной гравием площадке.

— Аду оставь, — сказал Руслан, когда я потянулась к ребенку. Я вопросительно-тревожно уставилась на него, и он добавил. — Пусть спит, не бойся. Если кто-то приблизится к машине, мы почуем.

Сомневаясь, я все-таки выбралась наружу, оставив дочь. Слова звучали разумно, но фоновая тревога, которая всегда присутствует у матерей, не оставляла. Мне еще придется к ней привыкнуть.

Марк все еще был на заднем дворе.

Он встретил нас оскалом, когда мы вышли из-за угла. Придушенный ошейником, из которого все это время пытался высвободиться, обессиленный, с исцарапанной шеей, он недоверчиво смотрел, как мы приближаемся. Остатки одежды покрыты грязью и кровью, обувь он потерял. Босой и в деловом костюме Марк выглядел разорившимся брокером.

Руслан шел первым, и Марк отполз на коленях назад, сколько хватило цепи. Схватил ее у горла, когда ошейник сжало, и застыл, щурясь вверх. С его точки Руслан должен был казаться огромным, но Марк и сам не маленький. Пыльные волосы сбились набок, открывая непокорные глаза.

Зверь подошел с другой стороны, рассматривая его, словно добычу.

Они безмолвно решали, как поступить. Переглянулись поверх, Кирилл неспешно достал из-за пояса нож и раздражающе-медленно провел лезвием под ногтем большого пальца. Специально издевается.

Марк тяжело дышал, бросая взгляды то на одного, то на другого, не понимая, откуда нанесут удар. Руслан резко дернул его за цепь к себе и остановил, упираясь коленом в плечо.

— Проваливай, — сказал он. — Мы слово свое держим.

Он расстегнул ошейник и ударом ноги сбил Марка на землю, выбив пыль. Он замер, по очереди оценивая парней — отпускают или играют с добычей, как кошка с птичкой?

Оба рассматривали льва, как кусок вырезки в хорошем магазине. У Зверя даже скулы резче стали.

Марк неловко встал, придерживая раненую руку. Нашел меня взглядом — впервые за все время и кивнул, прощаясь.

— Приятно было познакомиться, — прохрипел он, буравя меня светлыми глазами.

Спотыкаясь, Марк побрел через поле к лесу. Парни ворча, следили за ним, пока тот не скрылся из виду.

— Поехали домой, — устало вздохнул Кирилл. — Примем ванну, поспим… Я бы поел. Сделаешь чай, Фасолька?

— Конечно, — пробормотала я, все еще глядя Марку вслед.

Выбор я сделала и не жалела. Но мысленно попрощалась с ним, как с мужчиной, который чуть было не стал моим.

Пора возвращаться. Привыкать к новой жизни: к дочке, новому жилью, к самой себе. Заново привыкать к моим мальчикам и к тому, что теперь мы втроем… Вчетвером.

Я осторожно спускалась по винтовой лестнице. Металлические отполированные перила тихо шелестели под ладонью. Стучали каблуки. Узкое платье не давало идти уверенно — я потеряла сноровку разгуливать в таких нарядах.

Я спускалась в зал — в кабинет парней.

Ада осталась в детской наверху. За несколько дней мы подыскали няню — пожилую тигрицу, дальнюю родственницу мальчиков, и я согласилась. Все-таки ей лучше под присмотром оборотнихи.

Парни с утра решали бизнес-вопросы, а полчаса назад послали за мной — как сообщил посыльный, осталась нерешенная проблема. Недоумевая, что там за дела, я быстро собралась. Гладко расчесала волосы — до роскошного блеска. Подвела глаза, накрасила губы красной помадой.

Отыскала в шкафу платье, по-прежнему одно из любимых: узкий низ, облепивший бедра и талию, как вторая кожа, и свободный лиф из черного кружева. Его широкие полосы, как шаль, невесомо лежали на плечах. Я выглядела шикарно и самой себе нравилась в зеркале.

Сегодня особенный день: я выйду в свет. Пройду через залы, как прежде, и улягусь к парням на диван.

Я немного волновалась.

Рука, скользящая по гладким перилам, дрожала.

Я открыла дверь и окунулась в музыку, она запульсировала в теле. Пересекла зал по направлению к кабинету. Краем глаза отметила, что меня заметили — персонал следил за мной, охранник бросился разгонять посетителей с дороги. Сколько разговоров было: Оливия вернулась в «Авалон», Оливия снова с ними. Представляю, какие слухи ходят в городе.