Первопроходцы - Олег Слободчиков

– Скажу! – пообещал Стадухин. – И ты мне помоги, – повторил громче, – дай шеймы сколько не жаль и якорь… Да ноги бы. Мы свои сняли, когда коч по льду тянули – изодрали в клочья.

– Все дам! – поспешно пообещал приказный. – От этих утаил, спрятал, чтобы силой не отняли, тебе дам якорь железный в полтора пуда, шеймы семнадцать саженей, ноги варовые – две: все что есть казенного – бери!

Сговорившись с приказным и повеселев, Михей пошел к балаганам беглых казаков.

– Здоров будь, Васенька, старый пьяница! – Обнял Бугра. – Выпить хочешь?

– А есть чего? – казак бросил на Михея тоскливый, испытующий взгляд.

– Нету!

– Зачем дразнишь? – Сморщил лоб. – Поди, слыхал? Ивашка Ретькин бежал на Погычу с хлебом, под который все кабалились в Жиганах. То ли бросил нас, то ли унесен Божьим умыслом!

– Какая Погыча при противном ветре?! – неприязненно сморщился Никита Семенов, много лет служивший при гарнизоне, не выбиваясь при разных воеводах ни в любимцы-ушники, ни в опальные. – Если живы, то выбираются к какому-нибудь зимовью. – Размашисто перекрестился, показывая, что не имеет зла на пропавших.

– А мы без коча остались. – Василий сжал в кулаки натруженные, потрескавшиеся ладони, пропустив слова Семенова. Видно, спор о Ретькине еще не унялся. – Сидим вот, ждем служб хоть бы за прокорм. Кузька обещает разослать по Яне и Индигирке… А ты с наказной?

– А то как же? – сбил шапку на ухо Михей. – Иду на Погычу указом воеводы!

– Ух ты! Как получил-то этакую милость? Вроде не был в чести у злыдня… Много посулов явил?

– Нисколько не явил! – с важностью ответил Стадухин. – Обещал вас, беглых, догнать и вразумить… Может быть, на Погычу увести, но не самовольно, а государевым указом!

– Ух ты! – опять просипел Бугор. – А почему злыдень отправил тебя, а не Ерастова? Сказывают, ты на него жалобную подавал?

– Писать не писал, – не смущаясь, признался Стадухин, – а словесно вразумлял. Сбаламутил он вас, а сам в бега не пошел.

– Говорил, будто посуху за Колыму ходил!

– Брехал!

Переговорив с товарищами, Стадухин созвал в круг всех ютившихся возле зимовья, опустив ладонь на рукоять сабли, с важным видом от имени воеводы сказал им государево слово, предлагая вернуться в Якутский острог с покаянием. Сказать-то сказал, что было велено, сам не понимая, как они могут вернуться и зачем. Беглецы слушали его с пониманием, что говорит нелепицу не по своей дурости, а по воеводскому указу. Приняв обычный вид, Стадухин хмыкнул в русую бороду, расправил золотившиеся усы, добавил от себя:

– За мной идет на колымский приказ сын боярский Васька Власьев. Подадите ему покаянные челобитные, он замолвит за вас слово перед воеводой, а тот перед государем. Служб на Яне, Индигирке и Колыме всем хватит.

– Мы царю не изменяли! – зашумели беглые. – Мы супротив вора Пушкина пошли на дальние государевы службы.

– Сам-то на Погычу идешь, вдогон Ретькину, – вздорно вскрикнул Иван Пинега, – а нас зовешь здесь служить!

– Не я зову! – степенно ответил Стадухин. – Прибудет Васька, так же вам скажет. Он на приказе, не я! А будет у вас коч и харч, идите за мной на Погычу охочими, без жалованья. На свою ладейку и пятерых не возьму. Тесно!

Если призыв воеводы вернуться с покаянием в Якутский острог беглецы сочли за обычную казенную глупость, то над словами Стадухина задумались, стали переспрашивать и спорить. Между тем Михей с Юшей и охочими людьми починили коч, оснастили его железным якорем. Ветер на море переменился и потянул льды в другую сторону, на восход, стал забивать ими Янский залив. Селиверстов высмотрел разводья и повел коч к Святому Носу. Была середина августа, еще не пропала надежда добраться до Колымы. Переменившийся ветер очистил ото льдов протоку Лены. С тем ветром коч Василия Власьева пронесло мимо Янского устья к Святому Носу. Там возле Чуркина разбоя два судна опять встретились, ожидая разводий, и борт о борт простояли неделю. Стадухин то истово молился, то лаялся, то ублажал дедушку водяного топленым рыбьим жиром – ничто не помогало, утекали последние бесценные дни короткого лета. Сначала тихо, за спиной атамана, потом громче зароптали охочие люди:

– Зачем жилы рвали? Власьевские без трудов оказались здесь же.

Ветер стал прижимать льды к берегу. Стоянка судов становилась не только бессмысленной, но и опасной. Позже всех это понял Михей и разрешил обеспокоенному Юше Селиверстову возвращаться в Янское зимовье. Власьевский коч пошел следом, два судна не без труда, но пробились к устью Яны, для зимовки. Власьев по-хозяйски обосновался в ясачном зимовье Козьмы Лошакова. Его люди вместе с лошаковскими разошлись на службы по ясачным зимовьям. Сын боярский тоже говорил беглецам государево слово, но служить ему подал челобитную один только Дружинка Чистяков. Ему было все равно, кому и где служить, лишь бы быть сытым.

Беспокойный Стадухин звал беглецов идти на Индигирку сухим путем. Предлагал строить там другой, большой коч и всем отрядом в четыре десятка служилых и охочих плыть на Погычу. Его поддержали почти все беглые казаки, но свои охочие люди бросали колючие, недоверчивые взгляды, ставили в заслугу Власьеву, что без натуги подошел к Святому Носу и вернулся к Яне теми же трудами.

Из-за казенных варовых ног, троса и якоря, данных Стадухину Лошаковым, между ним и сыном боярским начались споры. Власьевская власть была выше лошаковской, поскольку воеводским указом в подчинение к нему отходила и Яна. Но Стадухин воеводским указом шел за Колыму, на новые земли, неподвластные сыну боярскому, и прибыл в зимовье первым. Не оказать ему помощи Лошаков не мог. В спор атаманов втягивались все бывшие там люди. Власьев со Стадухиным собирали их, читали свои наказные грамоты. Служилые, охочие и беглые судили, кто из них прав. Один по праву распорядился казенным добром, другой по праву получил казенную помощь. Одному подвластны известные реки: Яна, Индигирка, Алазея и Колыма, другой отправлен прибрать под государеву руку новые земли и на них имел единоличное право собирать ясак, скупать и добывать рыбий зуб. Полная власть над неведомым давала Стадухину поддержку беглых казаков. Не зазвав их к себе в службы, Власьев стал требовать толмача-якута Аребутку взамен снастей, данных Лошаковым. Беглые своего толмача не дали. Он нужен был и Стадухину.

Власьев с Лошаковым вскоре помирились и тихо сошлись. Проживая в одном зимовье, они держали за печкой бочку браги, приторговывали, стараясь хоть так привязать к себе ленских казаков. Михей заспешил. Юшу Селиверстова с охочими он оставил при коче, чтобы пригнали его на Колыму следующим летом, сам уходил с Яны ради ленских беглецов, чтобы построить с ними новый коч. Имея два судна и наказную память от воеводы, он мог набрать на Колыме людей столько, сколько понадобится, и подвести под государя любой сибирский народ. К тому же Стадухин лучше других понимал, что легче двигаться, чем сидеть на месте, ожидая ненадежного полярного лета. Каждое свое решение он оговаривал со спутниками, среди которых были ходившие сухим путем с Яны на Индигирку, терпеливо слушал их советы и старался быть осторожным.