Первопроходцы - Олег Слободчиков

Михей оставил людей возле коча и пошел вверх по Анюю с Казанцем, с пятого на десятое понимавшим юкагиров. Никого не встретив, они шли весь день, переночевали у костра, двинулись дальше и услышали лай собак, что удивило. Юкагирские собаки не лаяли, а выли, как волки. Вскоре они вышли к чуму, крытому берестой. Молодой туповатого вида ходынец с размалеванным красками лицом, разинув рот, пялился на гостей. Казанец словами и знаками стал выспрашивать про русский коч. Ходынец, озадаченно глядя на него, долго мигал пухлыми веками, чмокал раскрытым ртом, сглатывая слюну, и указал рукой вверх по течению. Кое-как от него добились, что туда прошли не струги промышленных людей, а торговый коч. По указу Стадухина писарь стал выспрашивать, бывал ли ходынец в верховьях Анюя и где его исток? Инородец простодушно закивал, удивленно разглядывая пришельцев.

– Спроси про Погычу! – приказал Михей.

Иван Казанец стал расспрашивать, мужик, внимательно слушая, указал в верховья.

– Пахача! – лепетал, чмокая губастым ртом и приговаривая: – Чондон, Нанандар!

Писарь все-таки добился от инородца, что тот сам на Пахаче не был, но слышал о ней.

– Мы тоже слышали! – разочарованно посмеялся Михей и протянул мужику горсть корольков. Стал думать с Казанцем идти ли дальше искать Федьку или ждать. Решили идти.

Бывший казак, нынешний торговый приказчик не заявлялся у Втора промышлять на Анюе, но при нужде мог и зазимовать. Его коч, плывущий по течению, Михей с Иваном увидели на другой день и сочли это за удачу. Федька приветливо встретил бывшего атамана, почитал грамотку Свешникова, поглядел на его кабальную запись, виновато завздыхал, водя по сторонам плутоватыми глазами.

– Нет муки! – развел руками. – Берите другим товаром: неводные полотна, бисер, корольки, колокольчики.

– Да подь ты… со своими колокольчиками! – вспылил Стадухин. – Мы ради хлеба за тобой гонялись!

Зная вздорный характер атамана, Федор ни спорить, ни оправдываться не стал.

– Кабы знал весной, что мука обещана, не мотался бы по рекам, дождался бы вас и уплыл на Лену.

– Так возьми в долг у других торговых и отдай нам. Это справедливо!

– Ага! Под кабалу по восемь рублей за пуд? Дешевле не дадут.

– Дай кабалу! Свешниковскую тебе вернем – продашь если что!

– Он дал на себя, пусть сам расплачивается! – осторожно заспорил приказчик. – Да и нет уже ни у кого излишков на продажу. Федотка Попов с Бессоном Астафьевым весной дорого скупали. Гераська Анкудинов грабил.

Течение реки несло торговый коч к устью, Михей опять думал, что делать? Срок, в который обещал Арине вернуться, вышел. Нутром чувствовал, что теряет жену, а на его неоткрытую землю уже ушли семь кочей.

Ватажка беззаботно коротала время возле причаленного судна. Весть о муке опечалила всех, но люди смирились с очередной неудачей, понимая, что до замороза невозможно найти новую землю и обустроить зимовку, а быть застигнутыми холодами в гиблых местах никому не хотелось.

– Надо искать промыслов! – заговорили без споров.

Бывший казак, чувствуя вину, торопливо закудахтал:

– Зимовье Афони Андреева впусте. Ясачные анюйцы его не сожгли. Просите у Втора промышлять и собирать ясак по Анюю.

Стадухин, вспоминая неудачи и тяготы прошлой зимы, встрепенулся и снова стал распаляться на Гаврилова:

– Захотим, останемся. Вторка нам не указ!

Катаев уплыл к Нижнему острогу, пообещав передать Бугру с Солдатом, где искать спутников, а Втору Гаврилову – что Стадухин будет промышлять на Анюе. Отряд Михея не спешил подниматься по притоку, простоял на таборе день и другой, мирно переговариваясь и решая, как жить зиму. К вечеру к ним сплыл струг торгового человека Анисима Мартемьянова с тремя покрученниками на веслах. Дородный передовщик, кряхтя, выбрался из лодки – борода в пояс, из кольца в кольцо, как бараний лавтак, суконная новгородская шапка, кафтан. Подошел к костру, степенно поклонился сидевшим, расспросив, кто такие и куда держат путь, стал предлагать колокольчики и топоры.

– Муки бы посулил! – загалдели казаки.

– Муки у меня – зиму пережить, и то впроголодь, – признался. – Промышлять придется.

К костру подошел один из его покрученников, присел на корточки.

– Не узнал? – спросил Стадухина, вытягивая к огню ладони.

– Ивашка Баранов, что ли? – вскинул глаза Михей. – Переменился в бегах.

– И ты не покрасивел! – буркнул беглый янский казак.

– Что с Гераськой-то не ушел? Опередил он меня, самовольщик!

– Служили с ним при зимовье без жалованья, – не поднимая глаз, приглушенно отвечал Баранов. – Отправили покаянную челобитную. Но Гераська возомнил себя атаманом. – Иван поднял на Стадухина озлобившиеся глаза и мрачно процедил сквозь зубы: – Ненавижу властолюбцев! Спаситель на них проклятье наложил… Нет греха поганей. Человекоубийство отмолить легче, чем соблазн повелевать людьми.

Охочие и беглые казаки смущенно умолкли. Стадухин покряхтел, повертел головой, пытаясь найти поперечные слова.

– Узнаю по речам Пашку Левонтьева. На Индигирке бунтовавших юкагиров бил по головам Книгой. Вразумлял!

Анисим тихо рассмеялся и стал оправдывать покрученника:

– Зол не только в словах, но в бою и в работе! И товарищ верный, спутник надежный. Ходил с Поповым прошлым летом, а нынешним не пошел.

– Я его давно знаю! – отмахнулся Стадухин и спросил Баранова: – Говорят, вас море не пустило прошлым летом, а нынешним что с Поповым не пошел?

– Сон был! – уклончиво ответил беглый янский казак. – Мать-покойница упредила не ходить. – В его взгляде мелькнуло что-то темное, непрощеное.

– Мать надо слушать! – согласился Стадухин и перестал расспрашивать.

– Ты на Колыме казак известный! – плутовато щурясь, польстил ему Анисим. – С тобой можно идти туда, где промышленные люди еще не шалили.

– Можно! – с важностью ответил Стадухин. – На Погычу идем воеводским наказом, да вот беда, хлебный припас издержали. Дал бы нам пудов сто, мы бы тебе потом заплатили лучшими соболями.

– Дал бы! – угодливо кивнул торговый, разглаживая по животу густую бороду. – Да нечего! И на промыслы с вами пошел бы, и на Погычу своим подъемом!

– У меня два коча, – Стадухин окинул торгового светлеющим взглядом, обернулся к спутникам: – Что, братцы, возьмем?

– Со своим хлебом! – откликнулись беглые казаки.

– Мог бы и подъем дать нам в долг! – густым голосом пророкотал Селиверстов, выдвигаясь из-за казачьих спин. – С виду – не беден!

– Не только с хлебом, – не удостоив его взгляда, продолжил Анисим. – Есть догадка, – шмыгнул красным носом и бросил быстрый настороженный взгляд на Баранова, – будто Анадырь и Погыча – одно и то же и берет начало за горами, – указал в сторону хребта в осенней дымке.