Право на безумие - Аякко Стамм

– Позвольте, – протянул руку Порфирий Петрович.

– Что? – не понял Богатов.

– Телефончик позвольте… Он нам пригодится… – следователь вновь вежливо улыбался, как и в самом начале своего визита. И как тогда, снова напоминал Аскольду лётчика, только уж не из гражданских авиалиний, а истребителя. – А вам… Вам его, конечно же, вернут… потом.

Богатов отдал трубку, Петрович принял её за уголок двумя пальчиками и определил в целлофановый пакетик для вещдоков.

– И ручки… – он смотрел нежными бабьими глазами, будто играл в простую, незатейливую игру, победителя в которой знал заранее.

– Что? – снова не понял Аскольд. Он действительно не понимал, правила этой игры были ему пока незнакомы.

Тут подошёл один из полицейских и привычным, отработанным движением раскрыл перед Богатовым браслеты-наручники. Принципы и условности этой потехи выявлялись, определялись для него понемногу, по мере их поступления. Аскольд послушно вложил руки, кольца замкнулись на запястьях. Началась новая, так не похожая на реальную жизнь фантазия, придумать которую ему до сих пор не хватало ни времени, ни желания, ни вдохновения.

Кабинет старшего следователя по особо важным делам был вполне просторным, светлым, хотя и несколько запущенным. В нём уже лет десять не проводилось никакого ремонта, даже косметического, а мебель и вообще интерьер казались старомодными, будто из прошлого тысячелетия. Это весьма характеризующее обстоятельство отнюдь не говорило о неряшливости хозяина. Напротив, всё было чисто, опрятно, до педантичности аккуратно и… правильно. Просто от обстановки за версту разило какой-то казёнщиной, приживальщиной, очевидной и понятной, когда речь идёт о чисто временном, съёмном жилище, а отнюдь не о родном доме. Ведь хозяин кабинета давно уж видел себя совсем в других стенах.

За большим рабочим столом друг напротив друга сидели оба – и подозреваемый, и подозреватель, ждали только прибытия адвоката, без которого Аскольд категорически отказался давать какие-либо объяснения и отвечать на какие-либо вопросы. А пока вели мирную, чисто светскую беседу. Порфирий Петрович с интересом листал новую, только что подаренную ему книгу, которую и не думал даже оставлять в квартире Богатова, потому что, несмотря на всю курьёзность и несуразность ситуации, считал уже своей собственностью. А своё он не намерен был отдавать никому. Даже хозяину.

– Аскольд Алексеевич, – обратился он к Богатову, – вы тут впопыхах запамятовали дописать посвящение… Соблаговолите уж, не откажите… А то когда ещё случится такая оказия?

Аскольд, освобождённый пока от наручников, взял книгу, ручку, но напрягаться и придумывать что-то не стал. А просто поставил под уже написанным подпись, дату и вернул новому владельцу.

– Ай, спасибо! Ай, благодарю, дорогой вы мой человек, – принял тот том и рассматривал теперь с интересом автограф, будто примеряя его к другой бумаге… с другим текстом. – Не сомневайтесь, ваша книга найдёт достойное место в моей библиотеке. И я об вас не забуду,… похлопочу о помещении вас в камеру поспокойнее и потеплее. У вас теперь, дорогой мой Аскольд Алексеевич, времени на литературу много будет, успеете и роман свой дописать, и ещё что новенькое присочинить. Может даже детективчик, а? Возможно, и для меня в нём местечко отыщется… Порфирий Петрович – следователь по особо важным делам… Классика! Почти Достоевский! Мы с вами ещё войдём в историю, мой друг… Вы ещё благодарить меня станете, что именно я вас закрыл. А то ведь мог бы и кто другой,… знаете, какие бывают в нашем ведомстве… Ой, упаси вас бог,… и не спрашивайте. А я для вас самые лучшие условия создам – бумагу, чернила, книги… Будете срок мотать как на даче в Переделкине! Только уж и вы помогите мне поскорее со всем этим закончить… Ясно же всё, как божий день. Чего тянуть быка за яйца? Жизнь впереди преинтереснейшая, тема презанимательнейшая… Ну что, подсобим дружка дружке?

Петрович говорил запросто, интонационно приветливо, по-свойски. Со стороны это никак не походило на допрос следователем подозреваемого в убийстве, даже на заключение взаимовыгодной сделки не тянуло. Скорее тут веяло беседой двух старых приятелей, распределяющих роли на воскресном пикнике с продолжением. Такая простодушная доверительность расслабляла и даже подкупала. Казалось, вот-вот прозвучит какой-нибудь свеженький анекдотец с пошлятинкой, после которого собеседникам ничего более не останется, как легко, с азартом ударить по рукам и вспрыснуть взаимопонимание пахучим коньячком.

Тут дверь кабинета раскрылась и впустила внутрь помещения Петра Андреевича Берзина собственной персоной. Он был строг, официален, бесстрастен. Хотя по едва уловимым чёрточкам в уголках глаз Аскольд явно определил встревоженность и обеспокоенность. А по некоторой бледности его всегда румяного лица угадывалось недовольство. Всё-таки за пять лет совместной работы Богатов хорошо изучил своего шефа и мог безошибочно распознавать, когда можно побалагурить, пошутить, потрепаться по-свойски, а когда лучше и помолчать, исполняя роль бездушного автопилота.

Пётр Андреевич слегка расслабленной походкой подошёл к столу, протянув руку, поздоровался сначала с Петровичем, затем с Аскольдом и присел рядом на стуле.

– Так… Ну, что тут у нас? – произнёс он сухо, по деловому.

– Да ничего особенного… Дело обычное,… дело семейное, – заговорил Петрович несколько даже фамильярно, как о некоем пустячке. – Наш с вами Аскольд Алексеевич вчера крепко повздорили в театре с супругой своей, Нурсиной Эльдаровной, затем отвезли её в Серебряный Бор и там убили. Неприятность, конечно, но в общем-то объяснимая и вполне извинительная. Вот, полюбуйтесь, Пётр Андреевич.

И он выложил на столе перед Берзиным фотографии с места убийства. Тот взял их в руки, поднёс к глазам и стал внимательно разглядывать сквозь очки. Несмотря на маску бесстрастности на его лице, Богатов заметил, как ещё более побледнел Пётр Андреевич.

– Дело простое, житейское,… в нашем суетном мире даже банальное… отчасти. Думаю, много времени оно у нас не займёт… Вот и Аскольд Алексеевич со мной согласный. Так ведь, Аскольд Алексеевич?

Берзин оторвал взгляд от фотографий и поднял на Аскольда. Порфирий Петрович весь подался вперёд, чуть не ложась на стол. Оба теперь смотрели в глаза Богатову, в самую его душу, копошась там, роясь в мыслях, ища улики, разбрасывая как ненужный хлам всё то, что он так долго и любовно собирал, копил.

– Я никого не убивал, – тихо, но более чем определённо произнёс Аскольд.

В воздухе повисла пауза, вызванная у собеседников причинами совершенно различного свойства. Одному просто нечего было добавить, у другого появилась надежда, вернувшая его лицу лёгкий румянец, а третий сглотнул комок разочарования. Но в любом случае каждый понимал, что игра приобретает иной, более сложный характер.

– Ну,… зачем же так всё усложнять, разлюбезный вы наш Аскольд Алексеевич? – Порфирий Петрович заметно раздражился. Он определённо рассчитывал на другой ответ, который мог бы разом всё разрешить, поставить все точки над «i». – Чистосердечным признанием вы могли бы существенно облегчить свою участь. А теперь? Это же глупо… Глупо и бесполезно… Дело-то яйца выеденного не стоит… Всё очевидно, ясно как божий день.