Ургайя - Татьяна Николаевна Зубачева

и весьма полезной. Добровольной — Орнат Ардин усмехнулся — разумеется, просьба отца, да будет тому светло у Огня, приказ для сына. Но это позволило вполне законно проникнуть не только в те тайны, о которых не говорят, но и в те, о которых не знают. И — что ещё важнее — узнавать о грядущих угрозах раньше всех. И — самое важное — практически единолично решать: когда и как узнают об этом остальные. И узнают ли вообще до того, как грянет гроза. Предупреждён — значит, вооружён. Так вот и позаботимся о собственном вооружении и безоружности врагов.

Распоряжение — ещё не приказ, никто не смеет приказывать Королевской Долине, но уже и не просьба — о регистрации зависимого контингента заставляет задуматься. Да, конечно, уже новые Законы Крови, уравнявшие не только младших с наследниками, но и признанных бастардов с законными потомками, были весьма многообещающими. И Королевская Долина притихла в ожидании. Кто-то срочно клеймил свои питомники, а кто-то, явно подражая Ардинайлам, их ликвидировал самым радикальным и самым простым способом. Да — кивнул, соглашаясь с собственными размышлениями, Орнат — теперь видно, что поступок Фрегора был далеко не глуп, но… это по непосредственным последствиям, а если говорить об отдалённых… Но здесь надо подождать, пока они наступят. А пока… пока приказ по Рабскому — будем хотя бы сами с собой честны — Ведомству о прекращении вплоть до особого распоряжения клеймения на основании… и так далее, по Ардинайлам, в отличие от многих других, не ударил. Некого клеймить. Никого моложе пяти лет, а, значит, и неклеймёного в подвале нет. А остальных можно без опаски предъявить любой комиссии. На купленных все купчие на месте, подшиты по датам, а на рождённых… Орнат тронул кнопку звонка на углу письменного стола и бросил, не оборачиваясь:

— Голована сюда.

Еле ощутимое шевеление воздуха за спиной обозначило появление лакея, принявшего приказ, и его мгновенное исчезновение для выполнения.

Орнат снова усмехнулся. Он не воспользовался селектором, значит, его приказ должен пройти мимо Мажордома. И подвал, конечно, это заметит, поймёт и оценит. Что Голован — не помощник Мажордома, а равновеликий ему, что личная прислуга, обслуга и услада остаётся у Мажордома, а все остальные, которых гораздо больше, подчиняются Головану, получающему приказы напрямую.

Возникновение Голована так же обозначилось почти незаметным дуновением.

— Список прирождённых, — Орнат говорил, не оборачиваясь. — Прозвище и возраст. По возрастам. Мне на стол.

— Да, хозяин, слушаюсь, хозяин, — голос Голована тих и почтителен ровно настолько, чтобы не нарушать традиций «Орлиного Гнезда».

И опять еле ощутимое дуновение.

Одиночество никогда не тяготило Орната, наоборот. Если удачно заслонить лицо и притвориться углубившимся в чтение или — он усмехнулся — в творчество, то можно без помех думать и обдумывать. А то и вспоминать. В том числе и то, неприятное, страшное, просто противное, но позволившее выжить. Предательство… подлость… бесчестие… Ага, конечно, благородство и честность выгодны. Твоим врагам. Змеюга позволила это себе только один раз. Когда честно и благородно, уже замужней дамой, матерью двоих детей — бастарда и младшего сына — приехала к отцу договариваться о положенном приданом. Её не ловили и не затаскивали, сама приехала. Больше она таких ошибок не совершала, но клеймо уже стояло и взрослый ошейник заклёпан на шее. Всё. Необратима только смерть… Глупости. Клеймение необратимо, а смерть… мёртвому всё равно, а живым расхлёбывать последствия. И всё же он благодарен Змеюге. За тот урок. Жестокий, но действенный. Да, именно так и надо. Один раз и на всю оставшуюся жизнь…

…Он проснулся в своей спальне, но от непочтительного пинка. Вскинулся с кулаками на обнаглевшую рабыню и услышал:

— Вставай, бездельник. На работу пора, а то выпорю!

— Ты… — задохнулся он. — Не смей!

Его безжалостно сдёрнули с кровати и швырнули к зеркалу. Высокому и большому, с подвижными боковыми створками, чтобы видеть себя со всех сторон. Он и увидел. Себя. Голого. С красным воспалённым лбом. С синим кружком клейма над переносицей. С тёмным ременным кольцом на шее. Не понял. Стал тереть лоб, дёргать ошейник. Змеюга стояла рядом и молча смотрела. Не на него. А в затянутое жёлтой фестончатой шторой окно. Он выл, катался по полу, бился об него лбом, пытался себя задушить, просовывая пальцы под ошейник. Она молчала. А когда он затих в изнеможении, заговорила негромко и будто устало.

— Жизнь и смерть раба в воле хозяина. Жизнь и смерть сына в воле отца. Жизнь и смерть человека в воле Огня.

— Отец… — он с трудом вытолкнул это слово, сглотнул и спросил уже деловито. — Отец знает?

Потому что если это сделал Орвантер, брат-Наследник, то… хотя клеймо не смывается, ошейник не снимается, но…

— А что без его слова делается? — язвительно спросила Змеюга, нет, Оринга, старшая сестра, самая старшая, любимица деда, проклеймённая отцом и братом, чтобы не делиться.

— А брат? Он же и так Наследник.

— Чем меньше едоков, тем котёл полнее, — ответила она пословицей. — А у тебя вон какая девка получилась. И здоровая, и разумная. Того и гляди сыны пойдут. Хватит. Вставай, убирай всё здесь и вниз пойдём. Одежду тебе выдам.

— Нет! — безнадёжно закричал он.

Он кинулся на неё с кулаками и получил такой удар, что потерял сознание. Умела бить Змеюга, чтоб одним ударом и наповал. И очнулся он, по-прежнему лёжа на полу в своей спальне, но вместо Змеюги над ним стоял Орвантер. Стоял и молчал. И смотрел. Спокойно и внимательно, но с холодным равнодушием. Ни ненависти, ни злорадства.

— За что? — не выдержал он этого молчания.

— Чтобы стать первым, надо остаться единственным, — соизволил ответить брат-Наследник. — Моим сыновьям не нужны соперники. И внукам тоже. Лишние побеги срезают, дабы они не иссушали ствол.

Он молчал. Возразить нечего и незачем. Старые традиции Королевской Долины. Слишком многие и слишком хорошо помнили войны между родами и династиями. Достаточно рассорить род, и тот исчезнет. Бастардов-то и начали клеймить ещё в «Тёмные века». Чтобы не посягали, не могли посягнуть. Ибо сказано «без изъяна». А клеймо — изъян. Не мешает ни работать, ни воевать, ни плодиться. Увеличивать силу и достаток семьи и рода, не посягая — вот же привязалось словцо! — на доли законных, на место Наследника.

Орвантер ушёл, небрежно бросив ему:

— Умойся.

И он послушно поплёлся в ванную, где его уже ждала Змеюга. Молча усадила его в кресло перед зеркалом и быстрыми точными движениями сняла с него ошейник и протёрла ему лоб едко пахнущей ватой. И он стал свободным…

…Длилось его рабство