Волшебный пояс Жанны д'Арк - Екатерина Лесина

— Нет, Людмила Никифоровна. Я его не брошу, и не просите.

— Будь осторожна.

— Буду… и я вам стану иногда звонить, ладно?

— Буду рада.

Против ожиданий, Милочка сдержала слово. Она звонила раз в неделю, просто поговорить, и Людмила Никифоровна поймала себя на мысли, что звонков этих ждет с немалым нетерпением, что Милочка стала ей ближе и родней собственных внуков. Ей было немного стыдно, но врать себе Людмила Никифоровна не привыкла.

Она к Милочке привязалась.

И беспокоилась за нее, как за родную. Впрочем, шло время, а Милочка по-прежнему работала на старом месте, и Людмила Никифоровна уверялась, что ничего-то дурного не случится. В конце концов, Милочка, в отличие от многих своих сверстниц, получила весьма строгое воспитание.

Людям свойственно тешить себя пустыми надеждами.

— Когда она забеременела? — Кирилл не прерывал монолог Людмилы Никифоровны, слушал ее внимательно, лишь изредка хмурился.

И Жанна, наблюдая за скупыми проявлениями его эмоций, удивлялась тому, что он и вправду думал, что молодая девушка устоит перед Игорем.

Он сумасшедший. Возможно. Но он не похож на сумасшедшего. А вот на несчастного одинокого парня, который страдает от козней родни, — вполне… В несчастных влюбляться легко.

Людмила Никифоровна не спешила отвечать на вопрос. Она вздыхала, мялась, поглядывая на икону, с которой на старушку строго взирал печальный святой. И врать перед взглядом синих его очей было невозможно.

— Так… через год… пришла ко мне, вся такая счастливая… она-то уже перестала своих бояться. Встретила как-то папашу и много ему чего наговорила… не знаю чего уж, но он сбежал и сидел тихо-тихо… Она и осмелела. Слишком осмелела.

Людмила Никифоровна и без слов поняла, что случилось. И что чего-то хорошего Милочке с этой беременности ждать нечего.

— Вы не понимаете, — Милочка прижала руки к груди. — Он меня любит. И мы обязательно поженимся…

— Когда?

— Попозже… У него такие родственники — просто жуть.

— Не верь.

Людмила Никифоровна была далека от мысли, что рожать детей надлежит исключительно в законном браке. Ей и прежде этакая позиция казалась сущей воды лицемерием, а в нынешние вольные времена внебрачным ребенком и вовсе никого не удивишь. Но одно дело рожать, когда за спиной родня стоит, которая худо-бедно да поможет дитя на ноги поставить, и другое — одной. А в том, что Милочка останется одна, Людмила Никифоровна не сомневалась.

Что богатенькому кавалеру до Милочки? Тем более такому.

— Что ты творишь? — Людмила Никифоровна по-своему попыталась Милочку образумить. — Ты же училась. Ты же понимаешь, что если отец ненормальный, то и ребеночек таким будет…

Милочка лишь улыбнулась, как показалось, снисходительно, и ответила:

— Вы все неправильно поняли.

— Так объясни!

— Пока не могу…

— А когда сможешь?

— Людмила Никифоровна, поверьте, я знаю, что делаю… и мой ребенок… хорошо бы девочка. — Милочка улыбнулась той особенной улыбкой, которая преображает женщину. В этот миг она была прекрасна.

— Почему?

Не то чтобы Людмилу Никифоровну так уж беспокоил пол будущего ребенка, она уже смирилась и с его появлением, и с тем, что ребенка этого будет растить вместе с Милочкой… и, наверное, даже обрадовалась, поскольку чувствовала в себе силы, но не знала, куда их приложить…

— Потому что только женщина будет ее воплощением.

— Чьим?

— Жанны д’Арк, — пояснила Милочка, видя недоумение Людмилы Никифоровны. — Вы не подумайте, я не сошла с ума, но он — ее потомок.

— Деточка…

— Давно уже не деточка, Людмила Никифоровна. Спасибо вам за все, что вы для меня делали… и делаете… и я знаю, что, если что-то случится, вы меня не бросите, но… я видела ее пояс! Я держала его в руках! И я знаю, что он настоящий.

— Погоди, не спеши…

Милочка вскочила:

— Он привозил меня… их не было, уехали… а он привез и провел в ту комнату… показал… дал взять в руки… ему нельзя, пояс не для мужчин. Жиль де Ре предал свою сестру, понимаете? Она верила, что избрана Богом… а они воспользовались. Хотели объединить страну… а потом ее сожгли. И Жиль ничего не сделал, чтобы спасти… вот и получилось проклятье. Мужчины рано умирают. Кстати, его самого тоже сожгли потом. Обвинили в колдовстве и… — Милочка остановилась и резко обернулась: — Вы мне не верите?

— Верю, — поспешила сказать Людмила Никифоровна. — Успокойся, пожалуйста. Тебе нельзя волноваться.

— А я не волнуюсь. Я знаю, что у нас все будет хорошо. Мы просто пока не можем пожениться. Но скоро старуха умрет, и тогда…

— Какая старуха?

— Его бабка. Ужасная женщина. Она всем мешает. Но Господь ее покарал. Она раком больна. И умрет. Тогда он отдаст мне пояс… не мне, я на него прав не имею, но нашей дочери. И та будет счастлива.

— Ты так уверена?

В этот миг Милочка сама походила на сумасшедшую.

— Конечно. Пояс защитит от всех бед. Старуха вон…

— Ты же сказала, что она умирает. От рака.

— Умирает… но без пояса уже бы умерла. Она богата. Удачлива. И вообще… у нее есть все. И будет у нашей дочери…

В тот вечер Милочка ушла поздно, чтобы исчезнуть на долгих четыре месяца. Появилась уже после Рождества, в новом пальто, которое не скрывало округлого живота. И живот Милочка придерживала обеими руками. По улице она шла медленно, гусиной походкой, свойственной беременным женщинам. Она пришла к Людмиле Никифоровне и, вытащив из кармана стопку стодолларовых банкнот, положила на стол.

— Можно, я у вас поживу немного?

— Откуда деньги?

Их было много. Тысячи две, а то и три, если не больше.

— Не волнуйтесь, это честные деньги! — поспешила уверить Людочка. — Он нам дал… чтобы мы о себе позаботились… и сказал, чтобы я квартиру сняла… то есть у меня есть, он нашел, но… я не хочу одна оставаться.

— А твой…

— У него сложный период в жизни, — вздохнула Милочка. — За ним следят. Хотят наследства лишить, и вообще… нам пока нельзя видеться.

На языке Людмилы Никифоровны вертелись злые слова, что период этот — фантазия ее незадачливого кавалера, которому вовсе не хотелось жениться на Милочке, а деньги — отступные. Но Людмила Никифоровна сдержалась, ничего не сказала.

Жаль ей стало девочку.

— Можно? — Милочка смотрела с надеждой. — А нам девочку обещали… Я подумала и решила, что Евой назову. Нравится вам имя?

— Очень.

— Отец называл Еву грешницей. Говорил, что все женщины от нее пошли, все подлые и низкие, и должны у Бога прощение вымаливать… а она же ничего не сделала. Только яблоко взяла, и все… И мне просто имя нравится. Красивое.