За пять минут до - Николай Бахрошин

– Тогда слушай, Алик, и считай, что новогодний подарок от меня ты уже получил. Евгеша пребывает от тебя в обалдении и с дружеской доверчивостью рассказала мне, что еще не видела в своей жизни такого красивого, значительного человека. Мол, с первого взгляда прониклась и даже не знала, как себя вести с тобой, пребывая в трепетном состоянии робости. Чем же ты ее так пронял, друг мой?.. Нет, хорошо вам, мужикам, – пришел, увидел, обаял. А нам…

– Красивый, значительный человек – это ее слова или твои? – уточнил я на всякий случай.

Она ответила саркастическим фырканьем. Еще раз напомнила об унитазах и отключилась. Зараза!

Вот оно как…

Мелочи и детали, значит? Как говорили когда-то – дьявол в деталях… По-моему, я переоценил свою тысячелетнюю мудрость, равно как недооценил гены прародительницы…

Так чем же заняться – лечь досыпать или все-таки взяться за эти клятые унитазы? Работа-то плевая – начать и кончить. Но – не хочется. Но – надо…

Незаметно мои мысли опять перетекли на сегодняшний странный сон, прервавшийся так некстати. Странный? Пожалуй, не так… Другая реальность, даже для меня новая и неожиданная. Удивительно новая и неожиданная – мысли, чувства, ощущения, само осознание себя… Труднообъяснимые, не сопоставимые ни с чем человеческим. Точнее сказать – с материальным… Чистая энергия разума, отбросившая материю, как ненужную ветошь…

Я не знаю, когда я умру. Мог бы узнать, но это неинтересно. Пусть все идет как идет, оставляя в игре, называемой жизнью, волнующий элемент неожиданности. Главное, что я знаю, чувствую, – это моя последняя жизнь на Земле. Круг сделан, и путь завершается. Я прошел его! И дальше начнется совсем другое. И первый, предварительный подарок я уже получил, похоже. Заглянул в то далекое будущее, где все наше земное существование, эта нескончаемая череда реинкарнаций, пульсация смерти и возрождения, обретает смысл. Настолько глубокий, что в человеческом языке, во всех человеческих языках – прошлых и будущих – пока нет понятий достаточно емких, чтобы объяснить его…

Вот что такое, оказывается, пресловутый свет в конце тоннеля… Непростая штука, оказывается, ох, непростая…

Я почесал в затылке, вздохнул и решил все же взяться за унитазы. Перед Аськой неловко, ей тоже попадет, если не сделаю. А у нее дети. Пить-есть хотят. Дарят красивым одноклассницам новые ролики. И нет в личной жизни простого женского счастья, отсутствие коего порождает непрестанные сложности.

Ладно, о вселенной потом. Время, в сущности, есть… Как я уже убедился, до ближайшего глобального изменения мироздания остается двадцать-тридцать миллиардов лет…

* * *

Телефон снова зазвонил. Аська? Что-то забыла или унитазы окончательно распоясались, чтоб им протечь.

Я нажал кнопку.

– Адам, это Ева, – сказал женский голос. В первое мгновение незнакомый, потом, разумеется, я узнал. Просто ни разу не слышал по телефону.

– Вот только не надо про Адама. Так он мне надоел когда-то, сил нет, – честно рассказал я. – Чуть что, хватает за волосы и носом в землю. Непробиваемый был чурбан, ничего понимать не хотел.

– Напоминает многих моих знакомых, – усмехнулась Ева.

– Моих тоже… Ничего не поделаешь, преобладающие гены. Поэтому я лучше останусь Альбертом.

– В честь Эйнштейна?

– В его.

Откровенно говоря, я был рад ее слышать. Настолько рад, что не находил слов.

– Хотела узнать, как вам удалось уцелеть.

– Случайно, Ева. Вместо меня умер другой человек. Великая пирамида взяла энергию его смерти.

Она помолчала. Спросила:

– Вы жалеете об этом?

– Скорее жалеть должен он.

– Жестокая фраза.

– Не настолько. Просто он не должен был там оказаться, там никто не должен был оказаться. В пирамиде у неподготовленного человека в голове вообще начинается полный сумбур. Хуже того, абсолютное смещение реальности… Впрочем, сама пирамида и не должна никого пускать в момент активации.

– Но пустила.

– Да, факт, – признал я. – Причем в тот самый момент, когда уж точно никто не должен быть рядом… А знаете, Ева, похоже, это и называется судьба.

– Когда случится то, что не должно случиться, а что должно – не случается? – уточнила она.

– Примерно так. Если вкратце.

Ева опять ответила мне не сразу. Я ждал.

– Вы знаете, пусть тоже прозвучит жестоко, но я рада, что так получилось… Хочу сознаться, я трудно и долго ищу предлог, чтобы увидеться. И не нахожу. Может, вы… Может, ты что-нибудь придумаешь? Например, забыл что-нибудь у меня в машине?

Я про себя отметил, что она первый раз обратилась ко мне на «ты». Мне понравилось.

– Как там машина после наших гонок? – вспомнил я.

– Ездит.

– Надежный автомобиль.

– Железный, – подтвердила Ева.

– А предлог – обман, который никого не обманывает.

– Это значит да или нет?

– Разве могут быть сомнения? Где и когда встречаемся?

Ева улыбнулась, я ясно это почувствовал сквозь все ячейки сотовой связи.

– Я подумаю, – пообещала она.

Маленький остров Накос в морской миле от греческого полуострова Халкидики был, в сущности, скалой среди моря. Во Вторую мировую войну немцы устроили там пост наблюдения, от них остались пара разрушающихся строений из камня, вырубленная в скалах бухта и бетонный причал. С тех пор остров стоял безлюдным. Изредка туда причаливали яхтсмены, но не часто, у побережья полно островков и поближе, и поживописнее.

Тем не менее, когда пошел слух, что Накос арендовал русский миллиардер, греки заволновались. Рашен мафия, водка-драки, стрельба-разборки, матрешки топлес – и все это счастье в одной морской миле от цивилизованного побережья. Встревожишься!

Строительство началось, несмотря на протесты, и в считаные месяцы заброшенные камни преобразились в современную виллу с тенистым парком, двухуровневым бассейном и всеми мыслимыми удобствами. Понятно, деньги могут все, а шальные деньги – все, что пожелаешь.

Потом на острове появился сам миллиардер. Поселился там вместе со своим управляющим, или телохранителем, или кто он на самом деле… Понятно, что такую огромную виллу обслуживали еще несколько человек, из местных. Их каждое утро забирал с побережья катер, а вечером привозил обратно. Постоянно на острове жили лишь двое русских.

Всего двое. Кроме прислуги и этих двоих, на острове больше никто не бывал. Даже неинтересно: ни водки ведрами, ни икры килограммами, ни стрельбы из Kalashnikoff по ночам. И голые нимфы не бегали по камням легконогими козами, и татуированные мафиози не морщили бритые лбы над гранеными стаканами – никого.