1812. Обрученные грозой - Екатерина Юрьева

— Мы тоже начали паковаться, — сказал другой сосед. — Дойдут сюда французы — все пустые дома обнаружат. Мы их хлебом-солью, как в Европе, встречать не будем. А не придут, так в родные места всегда вернемся.

— Ох, как страшно! Я ужасно боюсь, что здесь могут быть французы! — воскликнула одна из дам и сочувственно обратилась к Докки:

— У вас имение где-то под Полоцком?

Докки кивнула.

— К счастью, я вовремя оттуда уехала, — сказала она.

— Расскажите нам о сражении, которое вы видели! — попросили барышни. — Это так интересно!

— Ничего интересного, — покривила душой Докки, хотя на самом деле зрелище боя было захватывающим.

Она никому не рассказывала о том, как по дороге попала на место боя, но слуги поделились пережитым с дворней Ненастного, и весть об этом случае быстро распространилась в округе.

— Скорее, страшно, — сказала она.

— Это была армия Барклая-де-Толли? — поинтересовался кто-то. — Мы не слышали о том, что она вступала в бой. Говорили только об отступлении.

— Велись бои, сдерживающие наступление французов, чтобы дать время нашим войскам отойти, — Докки ощутила себя знатоком военного дела. — Мы попали на стычку нашего арьергарда с авангардом французов.

— А сколько их было? Как все происходило? Как вы там оказались? — со всех сторон посыпались вопросы, и Докки пришлось коротко описать сражение, которое ей довелось наблюдать. Ее слушали с жадностью, интересуясь всеми подробностями, а едва гости узнали, что в арьергарде был кавалерийский корпус генерала Палевского, их восторгу не стало предела.

— Генерал-лейтенант Палевский, — со знанием дела закивали мужчины. — Прекрасный командир, незаменим в арьергарде. Блестящий полководец!

— Граф Палевский! — ахнули дамы. — Герой Аустерлица!

— Поль Палевский! — застонали барышни. — Сам Поль Палевский! Вы его видели? Он и впрямь такой красивый, как о нем рассказывают?

Докки несколько растерянно восприняла шквал восхищений Палевским, одновременно переполняясь за него гордостью.

«Будто я имею какое-то отношение к его популярности, — думала она, — или к нему самому, не считая той ночи…»

Ей потребовалось немалое усилие, чтобы сохранить спокойствие и невозмутимое лицо. Странное ощущение охватило Докки, когда она осознала, насколько он популярен и как высоко стоит в глазах многих людей, в то время как она не только запросто общалась с ним, но даже находилась в объятиях столь знаменитой личности. На память ей пришел ужин после бала в саду, когда она стояла с Палевским и к нему подходили важные особы, желая его поприветствовать. Было лестно быть его спутницей, но тогда Докки еще не воспринимала Палевского как легендарного героя, видя в нем только мужчину с бездной достоинств и… недостатков.

Тем временем полковник стал рассказывать об австрийской кампании.

— Палевский был тогда совсем молод, — говорил он. — Он взял на себя командование дивизией, когда его командир был убит, и с честью справился с тяжелейшим положением, в каком находились наши войска, благодаря своим талантам, находчивости и отчаянной смелости. Граф был ранен, но остался в строю.

— Ранен?! — заохали дамы.

«Верно, после Аустерлица у него появился этот шрам на скуле, — подумала Докки. — И тот рубец на плече, который я почувствовала, когда…» Она все же смутилась и незаметно оглянулась, чтобы убедиться, что никто не заметил ее волнения, но все внимание гостей было приковано к рассказчику, который с огромным уважением отзывался о Палевском и с восхищением описывал его подвиги.

— Служил я тогда в пехотном полку, — сообщил своим слушателям полковник. — Должны мы были держать оборону, чтобы дать другим отойти, но потрепало нас изрядно, признаться. Солдаты не выдержали, побежали было назад, и командиры удержать их никак не могли. Свист пуль, грохот, взрывы… Тут — как из-под земли — Палевский. Лицо в крови, черное от сажи, на коне взмыленном, только глаза бешено сверкают. «Стойте, черти!» — ох, простите, сударыни, — поклонился он дамам. — «Стоять, кричит, стоять на месте, до команды не отходить!» Солдаты враз и остановились — власть его почуяли. У него характер, что кремень, — за версту силой своей держит.

Он закашлялся с хриплым присвистом, отпил поспешно поднесенного ему вина и сказал:

— Ранило меня там в грудь, но позже уже. А тогда мы французов все ж остановили — не дали им прорваться. И все Палевский. Порядок навел и подмогу прислал, иначе разметали бы нас тогда, ежели б не он…

После ухода гостей Докки еще долго не могла успокоиться, взбудораженная разговорами о Палевском.

«Как получилось, что он выбрал меня?» — размышляла она, выходя в парк и неспешно прогуливаясь по освещенным луной дорожкам. Обычную женщину, не обладающую ни особой красотой, ни притягательностью и шармом, чем славились великосветские дамы вроде Сандры Качловской, Жени Луговской или французской маркизы, о которых с неожиданной ревностью вспомнила Докки. Связь с этими роскошными женщинами знаменитого красавца генерала выглядела куда естественней, чем необъяснимое увлечение им скромной и чопорной Ледяной Баронессой. Неожиданно все происшедшее в Вильне и у Двины показалось Докки чем-то нереальным, сном, приснившимся однажды, за которым последует неизбежное и горькое пробуждение.

«Но это было — было! — напомнила себе она. — И ничто теперь не сможет отнять у меня воспоминаний о нем, как и о той ночи, которая была настоящей и осязаемой…»

— Как только пойдут известия о приближении французов к этим местам, немедля перебирайтесь в Петербург, — сказала она Тимофею Захаровичу на следующее утро.

Через час дорожная карета, запряженная четверкой лошадей, уносила баронессу по направлению к Северной столице.

— Мы с Василием Михайловичем пришли в ужас, когда нам рассказали о вашем поведении в Вильне, — говорила Елена Ивановна, с осуждением глядя на дочь. — В обществе до сей поры только вас и обсуждают. Не думали мы, что вы решитесь так опозорить нас.

Докки сцепила руки на коленях и молча слушала мать, стараясь сохранять спокойствие. Она приехала в Петербург накануне вечером, а сегодня с утра к ней заявились Елена Ивановна, Мишель и Алекса. Брат — обрюзгший, с нездоровыми мешками под глазами, следствие не столько возраста, сколько непутевого образа жизни, — угрюмо кивал в такт словам матери. Алекса сидела с торжествующим видом, с трудом сдерживая победную улыбку на тонких губах.

— Мало того, что вы скомпрометировали себя бесстыжим флиртом с офицерами, так еще оставили своих родных в Вильне перед самой войной на произвол судьбы, без средств, без помощи и поддержки. Сами отсиживались в безопасном месте, в то время как Алекса и Натали чудом спаслись от французов.

«Интересно, что она бы говорила, не успей я уехать из Залужного? — подумала Докки. — Утверждала бы, что там безопасно? Или посчитала, что я заслуженно наказана Господом за все свои прегрешения?»