По ту сторону барьера - Иоанна Хмелевская

И так увлекло меня чтение, что я опять засиделась, не заметив, как идет время. И вдруг чей-то пронзительный крик заставил вскочить из-за стола. За первым криком раздался второй, вот его подхватили другие голоса, и скоро весь дом наполнился криками и суетой. Схватив горящую свечу, я выскочила из кухни. Крики доносились сверху. На лестнице я столкнулась с прислугой и увидела панну Ходачкувну в ночной рубашке, на которую был наброшен теплый капот, в ночном чепчике. Пальцем указывая в сторону моих комнат, она не помня себя кричала: «Пожар! Пожар!» И в самом деле, оттуда тянулся дым. Я рванулась было туда, однако меня перехватил Винсент, первым послав в ту сторону Франека. И вскоре мы все услышали, как Франек, высунувшись наверху в какое-то окно, принялся диким голосом кричать на всю округу: «Горим! Помогите!» Его наверняка услышали и в конюшнях, а дворовые собаки подняли истошный лай.

Мончевская громко приказывала дворне носить воду со двора. Вернувшись сверху, полузадохшийся Франек доложил, что из моих апартаментов тянется удушливый дым, так что и подойти к ним боязно. Какая-то сообразительная кухонная девка со скрежетом отпирала вторую дверь, чтобы впустить подоспевшую из конюшни помощь. И вот уже буфетный мальчик первым пробежал наверх с полным ведром воды. Однако отлегло от сердца лишь тогда, когда появился Роман и принялся вместе с Винсентом организовывать тушение пожара.

Оба они решительно не допускали меня приблизиться к дверям собственной спальни, уверяя, что именно там источник пожара, оттуда валит дым, а если открыть в спальню двери, то сразу ее охватит огонь, потому что у меня наверняка открыты окна, от сквозняка и займется.

Роман послал людей к моим окнам, велев им взобраться и ждать его приказа, а Зузя упорно стояла на том, что только бы проникнуть в мою ванную комнату, уж там воды вдоволь припасено.

И вот я увидела, как по приказу Романа распахнули дверь спальни и сразу оттуда показались языки огня, который принялись заливать дворовые, собравшиеся к тому времени в коридоре. От посланцев же на лестницы к моим окнам пришло странное сообщение: все окна заперты, похоже, изнутри.

Дыма было столько, что и нам в коридоре невозможно было продохнуть. Но вот вскоре по приказу Романа снаружи разбили одно из окон спальни, что действительно усилило пламя, зато и дым стало вытягивать сквозняком, люди смогли проникнуть в комнату и совсем погасить огонь.

Наконец и я получила возможность войти в собственную спальню. Велела зажечь лампы и в их свете осмотрела пожарище. К моему удивлению, ущерб от пожара оказался не столь уж велик. Мебель, стены, потолок даже не почернели. Пострадал ковер на полу, вся моя постель с перинами, подушками и занавесями, одно мягкое кресло. Ну и страшное впечатление производила куча какого-то обгоревшего тряпья, валявшегося в черной луже, и обилие воды везде, куда лили ее усердные помощники, а также всепроникающий отвратительный запах гари. Много пройдет времени, прежде чем он выветрится. К счастью, ни одна из керосиновых ламп не упала и не разбилась. Если бы в огонь добавился еще и керосин — весь дом бы сгорел.

Я радовалась, что двери в гардеробную и будуар оставила закрытыми, благодаря чему эти помещения не провоняли дымом, иначе хоть выбрасывай одежду. Ну и сундучку с драгоценной косметикой тоже ничего не сделалось.

Я приказала быстро собрать воду, все прочее оставить на утро, а мне приготовить одну из комнат для гостей, где и досплю остаток ночи. Можно было, конечно, воспользоваться бывшим супружеским ложем в апартаментах покойного мужа, но я это ложе покинула после двух лет супружеской жизни и более туда не заглядывала, да и в комнате для гостей не требовалось ничего особенно приготовлять, они у Мончевской всегда были в состоянии готовности на случай неожиданного приезда какого гостя.

И теперь, когда пожар потушили и все немного успокоились, настал час панны Ходачкувны, ее звездный час. Ведь это она первая подняла тревогу, а когда люди сбежались тушить пожар, удалилась в библиотеку и все время провела в молитве перед старинным распятием, что висело в простенке между книжными шкафами. И теперь, пребывая в полной убежденности, что именно ее молитвами Господь меня спас, она, плача от счастья, принялась целовать мне ручки, приговаривая:

— А уж я думала — пропала моя Катажинка, задохнется насмерть!

Не только меня интересовало, каким образом среди ночи панна Ходачкувна оказалась в другом крыле дома, ведь будь в своем — дыму бы не почуяла. В ответ на наши расспросы старушка пояснила, что с постели встала среди ночи потому, что какой-то подозрительный шум услышала.

— Поначалу никак не могла в толк взять, что за шум, — охотно рассказывала героиня дня, явно гордясь своим чутким сном и прекрасным слухом. — То ли ставня скрипит, то ли кот по крыше ходит? Но вроде бы нет. Вот, накинув капот и взяв свечу, отправилась я поглядеть, что такое. А тут аккурат Катаринка из своих покоев вышла и вниз по лестнице спускаться стала. Тоже тихонечко, да я услыхала. И я, понявши, что шум небось именно хозяйка наша милая произвела, успокоенная, повернулась да и к себе направилась, а тут она, Катажинка, через пару минут и воротилась к себе в спальню.

— Через пару минут? — не поверила я своим ушам.

Точно помню — зачитавшись календарем, проторчала в кухне не меньше часа. Невозможно, чтобы все это время старая панна Цецилия проторчала со свечой у меня в коридоре, не заметив времени. Значит, кто-то другой поднялся по лестнице, так же легко и тихо, как я хожу. Кто же?

А панна Цецилия взволнованно подтвердила:

— Я еще постояла, послушала, к себе ли идет моя хозяюшка, а как убедилась — к себе, вот и дверь в спальню за собой прикрыла, не требуется ей, значит, никакая помощь, так и я к себе пошла, да только уснуть никак не могла. Все сдавалось — не только кошки по крыше да чердаку гуляют, но как и еще чьи-то шаги, уж их от кошачьих я с легкостью отличу. Да и в другом месте слышатся. Взявши свечу, я вдругорядь вышла послушать, а потом еще дальше пошла, казалось мне — шаги из другого коридора слышатся, и тут я словно дым почуяла, но еще сомневалась, не хотелось попусту народ на ноги поднимать. Забежала к себе, потеплее на всякий случай оделась и отправилась искать место, отколь дым тянется. И оказалось — от Катажинки, благодетельницы моей! Езус-Мария-святой Юзеф! А там Катажинка, закрывшись, сладким сном почивает и не ведает, бедная, что огонь в ейной спальне занялся! А может, уж и не дышит, потому как оченно сильный дым из-под ее дверей выбивался. Подойти невозможно, спасти не могу по старости и немощности, ну я крик и подняла...

Права панна Цецилия, если бы я действительно спала у себя, не быть мне в живых, дым выбивался из спальни кошмарный, в коридоре мы от него задыхались. Но ведь окно-то я оставила открытым, уж это я наверняка помню. Хотя... при открытом окне огонь мог усилиться, и тогда бы я не задохнулась, а сгорела. Одно другого не лучше.

Я не стала всенародно подчеркивать факт моего отсутствия в спальне, не желая умалять заслуги панны Ходачкувны по спасению моей жизни. Если не мою жизнь, так мой дом она наверняка спасла. Вот интересно, откуда мог взяться огонь, камин ведь давно прогорел, лампы, как я уже говорила, все были потушены. Разве что какую свечу оставила. Собравшиеся громко на все лады обсуждали эту проблему, и большинство пришло к выводу, что, видать, какая искра от свечи попала на ковер, недаром он сильнее всего пострадал. Однако настаивать на этой версии прислуга не стала, боясь обидеть барыню. Один лишь Винсент набрался храбрости, когда все разошлись, вполголоса высказал предположение: