Последние стражи Аарона - Мира Драгович

ритуалы в Дагмере. Но ее голос оказался мягким, когда она обратилась к нему.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, мой король, — она переживала за него искренне и ее слова не обратились в высокомерные нравоучения.

— Однажды все изменится, — пообещал он ей. — Я не знаю как, но мне предстоит избавить город от надзирателей. Ради таких как ты и Роллэн. Или даже ради себя, — он подмигнул девушке и поправил простую брошь на ее накидке.

— Никто не должен знать о том, кто ты такой. Слышишь? — Мириам зашипела и перехватила его руку. От прежней осторожности в ней не осталось и следа.

Морган и Локхарты вышли на храмовые ступени, громко переговариваясь. Леди Лив весело смеялась, и Ивэн снова удивился ее легкому нраву. Наверняка именно он позволял ей выносить супруга. Тот, очевидно, пытался сохранить невозмутимость, но глаза выдавали его с головой — он обожал жену, и более всего — ее смех.

Мириам поспешно отступила от короля на шаг.

— Я все еще не знаю, кто я, — прошептал ей Ивэн чуть слышно, но она все поняла, оставила его и потянулась к Лив, желая взять ее под руку.

Роллэн, вновь погрязший в мыслях, чуть было не прошел мимо, но Ивэн дружески хлопнул его по спине.

— Ну, Красный Роллэн! Все еще не обратился в отступники, а?

Юноша вздрогнул, и Ивэну представилось, что он не сразу понял, кто с ним заговорил. То, что происходило в его голове, было очевидно интереснее, чем посторонние отвлекающие разговоры.

— Как видишь, — он потряс перед лицом короля перевязанной рукой. — Что ты сделал с сиром Тревором? Зачем? Ты не должен был…

Роллэн, замялся, увидев, что сестра последней вышла из храма и направлялась прямо к ним.

— Анна скажет все лучше, — юноша нахмурился, рассердившись от собственного косноязычия. — Она всегда говорит лучше, в особенности, когда говорит о тебе.

— Ваше Величество, — девушка спешила к нему, на ходу придерживая подол платья.

Теперь она нравилась Ивэну куда больше, чем у алтаря. Лицо ее просияло и ярче всего при свете дня теперь сверкали ее голубые глаза. Если ее мать была также хороша, повстречав Стейна Локхарта, то становилось кристально ясно, как же ей удалось расплавить его неприступное стальное сердце.

Ивэн часто видел Анну в дворцовой часовне, но так и не посмел заговорить с ней, вспоминая какой испуганной она показалась ему в день первой встречи. Он клял себя за неосторожность и глупость — в ее присутствии он забывал слова всех молитв, заученных в ту пору, когда он не ведал ничего о том, что ему суждено. Когда она приходила, он стоял на коленях на мраморном полу часовни и тонул в мыслях, заставляющих испытывать стыд. В пору было молиться истово и самозабвенно, чтобы отвадить от себя терзающее вожделение, но он не находил в себе сил.

— Я слышала, что вы сказали. Каждое слово!

Он смотрел на ее чудные золотистые волосы, что выбились из-под большой белой меховой шапки. Она сделала Анну такой ясной и невинной, что Ивэну ничего не оставалось, кроме как глупо улыбаться ее словам.

— Я… — едва поравнявшись с ним, она было замерла у края ступенек, но ее сапожок заскользил по льду, коварно припорошенному искрящимся снегом.

Они схватились друг за друга. Она — инстинктивно, Ивэн — едва ли. Он испытал великий испуг, прежде чем успел протянуть к ней руки. Ему подумалось, что она может быть хрупкой, готовой рассыпаться в ледяные всполохи и исчезнуть. Он лишь подхватил ее под талию, но почувствовал, как спас весь мир. Они оказались неприлично близко до тех пор, пока Анна вновь не обрела опору под ногами.

— Как же я неуклюжа, — проговорила она вся пунцовая от смущения.

— Я все еще хочу, чтобы ты называла меня по имени, — бездумно бросил Ивэн, не отпуская Анну.

Она не отступила, не пошатнулась, не оскорбилась, а все глядела на него пронзительными голубыми глазами, и он заметил в них яркие сероватые блики. В ее взгляде будто застыл сам Север, буря и снег, но они были благосклонны к нему.

Ивэн, чувствуя, сколько свидетелей собрало это невинное прикосновение, первым отвел взгляд и протянул девушке раскрытую ладонь, дабы помочь ей спуститься по сотне заледеневших ступеней Храмового холма. Анна не носила перчатки и дотронулась побелевшими от мороза пальцами до черной искусно выделанной кожи, в которую были обтянуты руки Ивэна.

— Вы — король, — выдохнула Анна, и Ивэн впервые заметил сшибающее с ног и обезоруживающее восхищение в ее голосе.

— Постой, — запротестовал он. — Я не желаю быть твоим королем. Забудь даже о том, что я Бранд!

Анна вновь заскользила, и Ивэн подхватил девушку под локоть, благословляя ее неустойчивые сапожки. Он вновь приметил волнение девушки и злился на себя, не нашедшего смелости заговорить с ней раньше.

— Но почему? — прошептала она, словно затевая сговор на виду у всего города.

— Потому, что рядом с тобой за один выдох я теряю все, что у меня есть.

Несколько ступеней вниз они прошли в полном молчании. Ивэн не смел даже краем глаза взглянуть назад, но обратного пути больше не было.

— Я заговорил с Тревором, увидев твое лицо. Я разглядел в нем страх и мольбу о помощи. Кем бы я стал, не сделав ничего? Жалким червем, не достойным приблизиться к тебе?

Ступени неумолимо заканчивались, а Ивэн судорожно размышлял, что случится, если он, ступив на площадь, сожмет ладонь девушки и ни за что не отпустит. Останется ли она рядом с ним здесь, перед своей семьей?

«Король без своей королевы — лишь полкороля», — так беспрестанно твердил ему ее отец, но ожидал их на площади хмурый, почерневший как грозовая туча.

— Я помолюсь за вас снова, — Анна заговорила очень тихо, опасаясь быть услышанной кем-то, кроме Ивэна.

— Снова?

Сердце пустилось в неудержимый галоп. Она молилась за него, думала о нем, и это признание было оглушительным как самая неловкая тишина, как постыдное безмолвие, что нападало на него прежде, стоило только Анне появиться рядом. И вот она обещает, что снова появится в часовне, где они прежде не смели заговорить друг с другом.

— Как и делала это прежде.

Ивэн почувствовал, как девушка крепче сжала его руку, и посмотрел на нее. Она улыбалась, и он любовался этой улыбкой до тех пор, пока его сапоги не застучали по брусчатке городской площади.

Роллэн, прежде пристально наблюдавший за покидающими площадь воинами Священного караула, оглянулся и лицо его исказилось неприкрытым удивлением. Она глазел то на сестру, то на короля, будто увидел над