Последние стражи Аарона - Мира Драгович

и скользя в обманчиво размеренном потоке.

— О той, кто только и достоин спора! — выкрикнул Птицелов, ринувшись к воде.

Ивэн был бос и не имел с собой ножей. От сапог он избавился, едва забравшись на камни — они были гладкие и разогретые за весь день солнцем, и он не отказал себе в удовольствии ощутить их тепло. Рубашку он скинул на ходу, разбегаясь, прежде чем броситься в реку прямо с камней.

Погрузившись в воду с головой, он не знал куда плыть, пока не разглядел яркий диск луны. За пару коротких рывков, он вынырнул на поверхность, и его пальцы тут же запутались в цветах — это был один из венков, но Ивэн не распознал в нем тот, что искал. В несколько быстрых махов он оказался у другого и в этот раз не ошибся.

— Да! Я поймал! — прокричал он, победоносно сотрясая добытый трофей над головой, и только теперь услышал, что девушки пронзительно завизжали и, наверняка, бросились врассыпную.

То тут, то там с диким гоготом в воду ныряли и другие юноши, но громче всех, казалось, заливался Эрлоис. Ивэн обернулся, чтобы увидеть, насколько ему удалось опередить соперника, но тот, стоя у самого берега и опершись на колени, громоподобно хохотал на всю округу, безмерно довольный учиненной кутерьмой. Ивэну всегда нравился этот нахальный смех — его сложно было не разделить, особенно теперь, когда он чувствовал себя ужасно глупым, но невообразимо счастливым. Он не сомневался, что Эрло ринется следом за ним в попытке урвать заветный венок, но тот лишь разыграл превосходную шутку. Едва ли он сам осознавал, насколько она была хороша.

Запрокинув голову к небу, Ивэн тихо посмеивался над собой, над барахтаньем мальчишек в воде, удивляясь тому, каким простым может быть мир, если не прятать его под покровами сомнений. Его сердце податливо промялось под теплым, одурманивающим чувством влюбленности, и у него не осталось ни малейшей возможности убедить себя в том, что это не так.

Собравшись с мыслями, Ивэн поплыл, сжимая венок с таинственными бледно-голубыми цветами. У берега промелькнула черная тень, безжалостно толкнувшая виновника шумного завершения праздника, и тот с криком полетел в реку. Если бы не выпитое вино, Эрло различил бы в общем гаме быстрые шаги Роллэна и успел бы заметить его приближение, но теперь он был таким же мокрым, как и Ивэн, и в этом была великая справедливость.

Окрестности Дагмера

— Поверить не могу, что ты заставил меня нырнуть! — по-доброму возмущался Птицелов. Можно было сказать, что он нес Роллэна на себе, перекинув руку через свою шею. Эрло неплохо справлялся один, так что Ивэн предпочел не мешать.

Он плелся за друзьями, восторгаясь их перепалкой. Корсианское вино невыносимо терпкое и кислое, так полюбившееся Эрлоису, размягчило его нрав, а Роллэну наоборот прибавило колкости. Оно уравновесило их силы в словесных баталиях, но придало походке молодого лекаря очевидную неуверенность. Эрло заботливо следил, чтобы он не сломал себе шею, сойдя с лесной тропинки.

— Я лишь вернул тебе нужное направление. Важно помогать друзьям не сбиваться с пути. Если бы не ты, я бы сбился. Здесь так темно. Темнее разве что в заднице короля Руаля!

Ивэн и Эрло, услышав подобные метафоры от вечно смущенного Роллэна, зашлись таким хохотом, что спугнули всех мелких зверей в ближайшем прилеске.

— Пощады! Пощады! — запричитал он, мотая рыжей головой. — Клянусь я помру, как дрянная кобыла, если мы вышагаем еще хоть сотню локтей!

— Локтей? Создатель милосердный! Кто в наше время измеряет расстояния в локтях? И это говорит один из лучших умов, гордость Дагмера! — Ивэн было подхватил стонущего Роллэна с другой стороны, желая облегчить участь Эрло, но юноша вывернулся и с неожиданной прытью побежал вперед. Впрочем, его хватило лишь на несколько шагов по раскинувшейся перед ними поляной. Широко расставив руки, он плашмя упал в высокую траву. Недолго думая, Эрло решил последовать его примеру.

— Больше десяти, — пробормотал он, растягиваясь на земле.

— М? — отозвался Роллэн.

— Ты сказал больше десяти слов сразу и одно из них — «задница», — ответил Эрло, подтрунивая над необычными для юноши болтливостью и сквернословием.

Усаживаясь рядом с друзьями, Ивэн приметил, что молодой Локхарт выбрал отменное место для нечаянного привала. Они оказались окружены соснами, белеющими в темноте мелкими полевыми цветами, и накрыты плотным одеялом из звезд. Он без труда отыскал на небосводе Волчий след и Спящую Медведицу. Оба созвездия были хорошо ему знакомы — они казались пронзительно яркими в ночной синеве. Теперь он глядел на них иными глазами, уловив переплетение с собственной судьбой.

— Тебе досталась славная земля, — заявил Эрло, носящий на своем гербе медведицу. — Однажды я сбежал, но не нашел себе иного места. Где бы ни странствовал, я всегда возвращался в Дагмер. Ты только глянь! Моя медведица рядом с волком на твоем небосводе!

— Это небо не мое, Эрло, — мимолетно

Ивэн. — Ему плевать на ком здесь корона. Оно беспристрастно и вечно, а звезды одни на всех.

— Скажи, мой друг, бывал ли ты в замке своей семьи в Эстелросе? Он стоит высоко, и тебе видится, что они царапают серые крыши. Лорд Ханрик показывал мне эту медведицу своими пальцами, унизанными серебряными перстнями, и твердил то же, что и твой дед «Никогда не забывай, кто ты такой!».

— Я не бывал в Эстелросе, — честно признался Ивэн, удивляясь этому малознакомому проявлению его друга. Он очень тонко чувствовал окружающий мир, заглядывая в саму суть вещей, чего нельзя было предположить, глядя на его бритую голову и разбойничье лицо, пересеченное бледными шрамами и едкой ухмылкой.

Эрло удивленно приподнялся на локте и уставился на короля.

— Как так вышло, что ты оказался там? — спросил Ивэн, прежде чем успел услышать осуждение.

— Я — мрачная история заката моего дома, — ловчий снова упал в траву, прячась от любопытствующего взгляда. — И имя мое истрепалось и истерлось от времени. Ты в самом деле хочешь знать ответ?

Ивэн поспешно кивнул, прежде чем сообразил, что в темноте ночи этого не разглядит никто.

— Угу, — неожиданно подал голос Роллэн, в то время как все думали, что он задремал.

— Ох, ну чтоб вас! Портить такую ночь!

Птицелов нехотя уселся, скрестив ноги. Он рассеянно уставился на собственные ладони и начал говорить. Его голос изменялся. Мягкость и певучесть его речи улетучилась прочь, как небывало. Он спотыкался, мялся, словно позаимствовав неуклюжесть у Роллэна.

Он рассказал, что, когда его привезли в Дагмер, он редко отходил от Брандов. Оба — Морган и Кейрон, видевшие смерть своих друзей, пытались одарить его