Успеть до захода солнца - Нора Робертс

– Я любила его, а любовь – это нечто очень сильное. – Она погладила камень ладонью. Ветер трепал ее волосы. – Она иногда приносит беду. Он любил нас. Вот почему он страдал даже больше меня, когда поддавался своим слабостям. Он работал не покладая рук, чтобы загладить вину, но потом…

Да, потом, подумал Коллен. Он помнил много этих «потом».

– Бывали времена, когда ты с трудом могла собрать еду на стол, а счета лежали стопками.

– Я знаю, я знаю. – Но она по-прежнему гладила рукой в перчатке надгробный камень, словно утешая печального призрака. – Но я знаю, что это была слабость, с которой он боролся. Коллен, он никогда никого не винил, кроме себя, и это важно помнить. Некоторые винят в своих грехах окружающих, если пьют, наркоманят или играют. Винить других подло, жестоко. Ваш отец никогда не был жестоким, никогда не поднимал руку ни на меня, ни на вас, наших детей. В нем не было подлости. – Вздохнув, она перестала гладить камень и взяла сына за руку. – Но он оставил тебя ни с чем.

– А тебя? – Господи, как его злило, что она никогда не винила мужа в потере земли, ранчо, в своих унижениях.

– Ох, Кол, он и меня оставил ни с чем. И это было очень тяжело, ведь он подолгу держался. Наверное, ты винишь меня в том, что я его не остановила.

– Бывало и так, – признался он. – Я винил тебя. Но теперь я поумнел, ма, и ни в чем тебя не виню. Клянусь Богом.

Она пристально посмотрела на него и закрыла глаза.

– У меня гора с плеч упала. Не могу тебе сказать, какая это тяжесть, ведь я знаю, что это правда.

Коллен подумал, что не только его отец делал ошибки и огорчал близких.

– Прости, что я не сказал этого раньше. Прости.

– Я ошибалась. Я ошибалась, когда оправдывала его, когда не думала о тебе и Севене. – Она стиснула его руку. – Я виновата, мне жаль, что я так себя вела. Он и сам так говорил, когда проигрывал в карты. Потом все повторялось, конечно. Он всегда надеялся, что сыграет с друзьями в покер или поставит пару долларов на бегах, что-нибудь в этом роде. Он знал, что не удержится, но говорил себе, что этого не будет. Прекращал ходить на свои собрания.

– На какие собрания?

– Анонимных игроков. Он не говорил вам с Севеной, что посещал их. Просто он стыдился этого, но ходить ему было нужно. Он не говорил мне, когда переставал там появляться, хотя я сразу сама об этом догадывалась. Единственное, о чем он мне лгал всю нашу совместную жизнь, – это собрания. Он пропускал их ради игры. Я прощала его, поскольку ложь и игра имели одну и ту же причину.

Он гордился тобой, тобой и Севеной. Может, ты никогда этого не чувствовал – и это его вина, не твоя. Может, ты не помнишь хорошие времена, а они у нас были. Как он в первый раз посадил тебя на лошадь, как привел домой твою первую собаку, как учил тебя забивать молотком гвозди и чинить изгородь. Но он делал это, Коллен, у него была отцовская гордость за тебя. И ваш отец не простил себя, что растранжирил ваше с Севеной наследство, проигрывая ранчо акр за акром.

– Это был и твой дом.

– Я открою тебе секрет. – Она положила руку на его локоть. – Ранчо всегда ассоциировалось для меня с тяжелой работой. Я мечтала о таком доме, как у Севены. Чтобы был маленький садик, а рядом жили соседи. Лошади, скот, поля, которые надо обрабатывать, – это чересчур для меня. Твой папа любил это. Ты тоже любишь. А я не любила никогда.

– Но ты… – Он замолчал и тряхнул головой. Пожалуй, мужчина никогда не поймет женщин и силу, которая сидит в них. Или то, как они могут любить.

– Я была женой владельца ранчо и неплохо справлялась с этой ролью, но правда в том, что это никогда не приносило мне радости. Мне нравится жить с Севеной, Джастином и нашим малышом. Я помогаю им – и для меня это счастье. Я знаю, что могу помочь им, и каждый день с радостью отмечаю, как они счастливы. Моя девочка своими руками создала себе хорошую жизнь. Я никогда не знала, что делать, чтобы вам лучше жилось, как возместить то, что было проиграно.

– Тебе и не надо думать об этом. Я сам могу устроить свою жизнь. Мне не нужно то, что было.

– Знаю, что ты можешь. Разве ты не присылал мне деньги каждый месяц? Но больше не нужно, не нужно, чтобы ты…

– Мне это нужно, – отрезал он.

– Ты можешь устроить свою жизнь, Коллен, и я знаю, что ты построишь свое счастье, но у тебя была земля, а я не сохранила ее для тебя.

– Не хочу, чтобы ты несла этот груз, ма. Мне не хочется сознавать, что это давит на тебя. Если бы дело было просто в земле, я бы выкупил ее, может, не всю, но выкупил. Я уезжал, желая испытать себя, доказать, что я что-то могу, – самому себе. Я вернулся назад, поскольку добился этого, и я скучал по дому. Но тот клочок земли не был для меня домом.

– Я хотела приехать сюда с тобой сегодня, чтобы я могла сказать тебе все это и, может, перестать думать о потерях. Он никогда не простил себя за то, что проиграл ваше наследство. И когда он наконец понял, что никогда не вернет землю, то пришел в такое отчаяние, что лишил себя жизни. Я не могу простить ему это. – Кейти снова посмотрела на камень и на выгравированное там имя. – Все остальное я могла бы ему простить. Когда мы его хоронили, в моем сердце не было прощения. Только гнев и обида. Я не чувствовала ничего другого. Пришли друзья и соседи. Я произносила слова, какие полагается произносить. Я сказала и вам с сестрой то же самое. Но в мыслях у меня были совсем другие слова, сердитые и безжалостные.

– И все же ты приходишь сюда и возлагаешь цветы на его могилу.

– Я бы в любом случае это делала, независимо от того, простила я его или нет. Но я простила его. Коллен: он потерял гораздо больше, чем сколько-то там акров земли, постройки и скот. Он потерял уважение, а может, и любовь дочери, потерял сына. Он потерял годы, которые мог бы провести с внуками. Так что я простила его. Я пришла сюда, положила цветы на его могилу и вспомнила, что были хорошие времена, что у нас была любовь. Мы родили вас с Севеной, и это моя радость. Так что я смогла это сделать и забыть про остальное. – Она наклонилась и положила на камень цветы. – Коллен, я не прошу тебя простить его. Но мне надо, чтобы ты попробовал понять меня и забыть свои обиды. Я хочу видеть, как мой мальчик строит свою хорошую жизнь.

Слишком долго он считал свою мать слабой. Но теперь он увидел, что Кора Бодин не единственная женщина со стальным стержнем в позвоночнике, каких он видел в своей жизни.

– Ма, между нами нет никаких обид. Прости, если я дал тебе повод так думать. Я просто не мог тогда остаться.

– Ой нет, Кол, ты был прав, что уехал. – Она достала из кармана платочек. – Я ужасно скучала по тебе, но была рада, что ты уехал и живешь полной жизнью.

– Я люблю тебя, ма. – Он редко и с трудом произносил эти слова, но тут понял, что они нужны ей; она никогда не попросила бы об этом, но они ей были нужны.

Из ее глаз, и без того увлажненных, полились слезы.