Колесо в заброшенном парке - Борис Тараканов
Шрифт:
Интервал:
— Ох, темнишь ты что-то… недоговариваешь… Сколько там у тебя? — спросил было Вовка, но тут прогремел выстрел, заставив редких пассажиров в полупустом вагоне от неожиданности подскочить на месте. Пластиковая пробка ударила в потолок, срикошетила от стены и волчком закрутилась в проходе.
— Ну, с поехалом! — провозгласил Стас.
Дмитровская
— Стас, ну ты барыга! — с укоризненным восторгом воскликнул Вовка, быстро подставляя к горлышку стакан.
— А что, немного шампанского нам не повредит. Крепче все равно ничего не будет. Я не ханжа и не собираюсь повторять подвиг Модеста Петровича.
— Мусоргского? — уточнил Вовка.
— Его самого… В плане выпить-закусить он был мужчиной справным. Но, дописав до середины «Хованщину», выпил в очередной последний раз и решил безотлагательно завязать.
— Успешно? — Вовка не скрывал улыбки.
— Сомневаюсь. Дописывал уже Римский-Корсаков.
— Да, Стас… Чувствую, в истории музыки ты поднаторел.
— Я вообще талантливый, — согласился Стас.
— И скромностью не страдаешь. Ну, за твои многочисленные таланты!
Выпили за таланты.
Гражданская
— За мальчишек я беспокоюсь, — сказал Стас, глядя в окно.
— Я тоже, — ответил Вовка. — Даже не знаю, что и придумать. Как они тут без нас? Эх, вот бы и их в эту командировку записать…
— Ну, во-первых, скажи спасибо, что я записал тебя. Во-вторых, работать в их присутствии мы там однозначно не сможем — сам прикинь…
— Между прочим, один из них мог бы помочь с переводом.
— У нас для этого будет русскоязычный Сарачено и наш с тобой английский.
— Ах, да… Ну, за нас, полиглотов!
Красный Балтиец
За окном наблюдалась густая рельсовая развязка локомотивного депо «Подмосковное».
— Гляди, Стас, семафорик с синим огоньком.
— Вижу. Вот ты мне скажи — на железной дороге семафоры или светофоры?
— Не знаю, — растерялся Вовка. — Как-то не задумывался. Семафоры, наверное…
— А я где-то читал, что семафоры — это такие поднимающиеся и опускающиеся штуковины вроде шлагбаумов. Только маленькие. А светофоры — те, что светятся.
— Может быть. Да какая разница. Я как-то привык, что если на железной дороге, значит — семафор. Пусть так и будет. Знаешь… когда я вижу синие огни у рельсов, я всегда им мысленно подмигиваю, — неожиданно для себя признался Вовка, глядя в окно.
— А зачем?
— Не знаю… — Вовка слега смутился. — Мне кажется, они приносят мне удачу.
Стас улыбнулся. Это была добрая и понимающая улыбка. В такие моменты он очень ценил доверие своего лучшего друга.
— Родные места, — протянул Вовка, любуясь пейзажем за окном.
— Ну, тогда за малую родину! — поднял свой стакан Стас. С глухим пластиковым звуком бокалы соприкоснулись.
Ленинградская
— Ладно, Стасич, рассказывай, что ты нарыл в спецхране. Я же вижу, тебя просто распирает.
— Пораспирает-пораспирает и перестанет. Похоже, это тебе не терпится узнать.
— Конечно, не терпится — зазвал меня в какую-то мухо… глухомань, ничего толком не объяснил, а теперь ломается.
Стас нахмурился.
— Я тебе не девка, чтобы ломаться…
— Эй, не вздумай обидеться!
— Ладно… давай лучше выпьем.
Покровское-Стрешнево
— Погляди, вокзальчик напоминает маленькую мечеть с минаретом. Вон полумесяц на шпиле.
— И правда! Разве здесь жили мусульмане? Ты, Вовка, как абориген должен знать.
— Да нет. Просто стилизация под восток. А религия в здешних местах всегда была православная! Это я тебе говорю уже не как абориген, а как историк… Тут всегда было много церквей и монастырей. Вон посмотри, на другой стороне реки церквушки виднеются. Да не туда смотришь. Вон там!
— Погоди-погоди. Мне это место смутно знакомо…
Поезд шел по тонкому мосту над шлюзом.
— Что, опять дежа вю? — съязвил Вовка.
— Вот! Балкончик! Он был на фотографии с мальчишками. Они сидели на нем и болтали ногами.
— Что, прямо на фотографии болтали?
— Вовка! Не умеешь говорить гадости — лучше не берись.
— Я научусь, Стасик, обещаю. Годам к сорока…
— Я не доживу.
— Я тебе не доживу!
— А ты как думал? — Стас принялся загибать пальцы. — Виральдини умер. Бетховен умер. Мусоргский… ну, сам знаешь. А я, значит, буду вечно живой? Как Лукич, да?
— Ну, раз так… давай за твое здоровье и долголетие!
Тушинская
— Кстати, о монастыре близ села Манихино… мы как раз туда едем.
— Женский! — оживился Вовка.
— Вовочка… шуточка-то заезженная. Собственно, никакого монастыря и нет давно.
— Жаль…
— Его большевики еще в двадцатые годы с землей сровняли.
— Ну, это дело известное…
— Хорош перебивать! В восемнадцатом веке в этом монастыре жил старец Антоний. Помнишь записку, что выпала из твоего клавира? Похоже, Харченко тоже копал в этом направлении…
— Погоди… Какой клавир? Куда копал? — спросил Вовка.
— Да не клавир копал, а Харченко! Я же тебе объясняю…
— Ну, тогда за взаимопонимание! — перебил его Вовка.
Трикотажная
«Станцию «Трикотажная» поезд проследует без остановки», — любезно сообщил громкоговоритель.
— И пес бы с ней, — вежливо ответил ему Стас. — Так вот, об этом старце было целое исследование некоего Вадима Козко. Он писал его на газетных полях, которые потом скрепил кусочком колючей проволоки.
— Серьезно? — спросил Вовка.
— Да. Его репрессировали в тридцать восьмом. И свой труд он по памяти восстанавливал уже в ГУЛАГе.
— А за что его посадили?
— А за что в то время сажали? Да ни за что… Стуканул кто-то, что, мол, проводит исследования, связанные с религией и неофициальной историей. О старце Антонии остались свидетельства, что его еще при жизни считали святым. Мало того что он обладал редким даром слова, так ему еще приписывали всяческие чудеса — например, способность мгновенно перемещаться в пространстве.
— Как это? — не понял Вовка.
— Его могли видеть практически одновременно в нескольких местах. Есть документальные свидетельства, по утверждению Козко…
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!