Жнец - Нил Шустерман
Шрифт:
Интервал:
– Хорошо что ты проснулась, – сказала она. – Надеюсь, за последние несколько часов ты поправилась достаточно для того, чтобы чувствовать себя чуть более собранной и чуть менее несчастной.
– Собранной – да, – ответила Ситра. – Но не менее несчастной. То есть несчастной, но чуть по-другому.
Ситра села в постели, чувствуя себя неплохо, но несколько во взвешенном состоянии, а жнец Кюри поставила ей на колени поднос с тарелкой.
– Это куриный суп, сваренный по рецепту, передававшемуся из поколения в поколение, – сказала она. – Настолько древнему, что никто и не помнит, сколько ему веков.
Суп выглядел как обычный суп, только в середине тарелки плавала круглая лунообразная масса.
– Что это? – спросила Ситра.
– Лучшая часть блюда, – ответила Кюри. – Клецка из измельченного пресного хлеба.
Ситра попробовала суп. И суп, и клецка были вкусны и ароматны. Успокаивающая еда, подумала Ситра, – каким-то чудесным образом ее обволокло чувство безопасности.
– Моя бабушка говорила, что им можно вылечить простуду, – сказала Кюри.
– Что такое простуда?
– По-моему, это какая-то смертельная болезнь из Века Смертных.
Фантастика! Всего два поколения отделяли жнеца Кюри от людей, живших в Эпоху Смертных, от людей, ежечасно, ежедневно опасавшихся за свою жизнь, знавших, что смерть – это не исключение, а правило. А интересно, что бабушка жнеца Кюри подумала бы о современном мире, где ее супом, в общем-то, нечего лечить?
Когда с едой было покончено, Ситра приготовилась рассказать Кюри все, что знала.
– Ксенократ, – начала она, – показал мне то, что написал жнец Фарадей. Почерк был его, но я не понимаю, как он смог такое написать.
Жнец Кюри вздохнула:
– Смог.
Ситра этого не ожидала.
– Так вы это видели? – спросила она.
Жнец утвердительно кивнула.
– Но почему он так написал? Будто бы я хочу его убить. Что я замышляла ужасное преступление. Все это неправда!
Жнец Кюри улыбнулась самой ироничной из своих улыбок.
– Он не о тебе писал, Ситра, – объяснила она. – Это написано обо мне.
– Когда Фарадей был еще младшим жнецом, – сказала Кюри, – молодым человеком лет двадцати двух, он взял меня в ученики. Мне было семнадцать, я была полна справедливого негодования по отношению к миру, который все еще содрогался в корчах пока не завершившейся трансформации. Бессмертие стало фактом лет за пятьдесят до этого. Всюду царил хаос, политическая нестабильность, люди страшились «Гипероблака» – можешь себе такое представить?
– Страшились? Да кто же боялся «Гипероблака»?
– Люди, которым было что терять: преступники, политики, организации, процветающие посредством угнетения других людей. Суть состояла в том, что мир менялся, и я хотела, чтобы перемены шли быстрее. Жнец Фарадей думал точь-в-точь как я; возможно, он взял меня в ученики именно поэтому. Нами обоими владело желание использовать «жатву» как способ побыстрее вырубить сорняки и открыть человечеству путь в будущее.
Кюри помолчала и продолжила:
– Видела бы ты его в те дни, Ситра! Ты же знаешь его человеком весьма преклонных лет. И он предпочитает оставаться в этом возрасте, чтобы уберечь себя от соблазна стать жертвой молодой страсти.
Рассказывая о своем наставнике, Кюри улыбалась.
– Я помню, – продолжила она, – как я стояла ночью у него под дверью, слушая, как он спит. Понимаешь ли, мне ведь было всего семнадцать. Во многих отношениях я была ребенком. Я думала, что влюблена.
– Подождите! Вы что, любили его?
– Безумно. Он был восходящей звездой, взявшей под свое крыло девочку, которая глядела на все широко открытыми глазами. Хотя в те дни он забирал жизни только у плохих людей, он делал это с таким чувством сострадания, что мое сердце всякий раз таяло.
Затем Кюри приняла вид более благоразумный и одновременно застенчивый, что было странно ожидать от сурового жнеца со стальным характером.
– Однажды я набралась храбрости и вошла в комнату Фарадея, собираясь забраться в его постель и провести с ним ночь. Но он перехватил меня на полпути. Я бормотала какие-то дурацкие извинения, что-то объясняла. Дескать, я собиралась забрать его пустой стакан или что-то еще. Но он не поверил мне. Ни на секунду. Фарадей знал, что у меня что-то на уме; вдобавок я не решалась смотреть ему прямо в глаза. Я-то думала, что он меня понимает, что он достаточно мудр, чтобы заглянуть мне в душу. Но в свои двадцать два он был в этих делах так же неопытен, как и я. И я не дала ему понять, что в действительности происходит.
Теперь Ситра все поняла.
– Он подумал, что вы хотите причинить ему вред.
– Полагаю, все молодые женщины становятся время от времени жертвами непреодолимой глупости. Что же до молодых мужчин, то они частенько абсолютно тупы. Фарадей не заметил моей любви и увидел в моем поведении только желание нанести ему телесный вред. Это была, мягко говоря, настоящая комедия ошибок. Теперь я понимаю, почему мои авансы могли быть неверно расценены. Я была странной девушкой – чувствующей настолько сильно, что пожертвовать собой для меня было бы пустяком.
– Мне кажется, это свойственно вам и сейчас, – промолвила Ситра.
– Наверное. Так или иначе, о своих параноидальных подозрениях Фарадей написал в своем журнале, а на следующий день порвал эти записи – я не выдержала и призналась ему в своей любви. Такая была мелодрама – с закатыванием глаз и заламыванием рук…
Кюри вздохнула и покачала головой.
– Надежды у меня никакой не было, – сказала она. – Фарадей, со своей стороны, вел себя как джентльмен: сказал, что ему очень льстит мое отношение. Это, вообще последние слова, которые в этой ситуации хотела бы услышать девушка. А потом он отгородился от меня – насколько смог, мягко.
Ситра внимательно слушала. Кюри между тем продолжала:
– Я жила в доме Фарадея и оставалась его ученицей еще два месяца. Мы оба испытывали чудовищную неловкость. Потом я стала Досточтимым жнецом Мари Кюри. На конклаве мы даже не кивнули друг другу и не попрощались. А потом, через пятьдесят лет, когда мы оба сделали первый разворот и вновь посмотрели на мир молодыми глазами – но на нашей стороне уже была мудрость прожитых нами лет, – мы стали любовниками.
Ситра усмехнулась:
– Вы нарушили девятую заповедь.
– Мы сказали себе, что не делали этого. Мы сказали себе, что мы – не партнеры. Просто нам так удобно: два человека сходных убеждений, ведущие жизнь, которую обычному человеку не понять – жизнь жнеца. Конечно, мы были достаточно умны, чтобы сохранять наши отношения в тайне. Именно тогда Фарадей впервые показал мне страничку, тогда, в юности, написанную и вырванную из журнала. Он держался за ту нелепую страничку из журнала как за скверно сочиненное и неотправленное любовное письмо. Наши тайные отношения длились семь лет. Потом о них узнал жнец Прометей.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!