От Лукова с любовью - Мариана Запата

– И оба твои брата и сестра сказали, что им никогда не приходилось рыть ямы для того, чтобы закопать труп, – закончил он, по-прежнему тихим голосом. – Мне кажется, они гордились этим. По-настоящему гордились.

Я моргнула, а потом захлопала глазами. Это… что-то, едва ощутимое, стало потихоньку вытеснять жжение внутри меня. Оно было не явным, но достаточным для того, чтобы снять тяжесть с моей груди и дать мне почувствовать, что я, вероятно, скоро снова смогу свободно дышать. Может быть, через год. Может быть, через два. Потому что это была моя семья.

А следующие слова, произнесенные Иваном, еще больше ослабили медленно пожиравшее меня чувство.

– Они понимают, Джесмин, – продолжал он. – Как ты можешь думать, что ты ничего не добилась, тогда как они так заботятся о тебе? Они восхищаются тобой. Они гордятся твоей стойкостью. Твоей выносливостью. У девушек на катке светятся лица всякий раз, когда ты проходишь мимо. Ты, возможно, изменила ход их жизни и вдохновила их приходить сюда день за днем, оставив всю правду для самой себя, никому не позволяя отговорить себя от чего бы то ни было. Даже мне. Я не знал, что ты считаешь себя неудачницей, твое лицо вовсе не ассоциируется у меня с этим словом.

Склонив голову, я закусила губу, у меня не было слов, мой мозг работал слишком медленно, чтобы что-либо осмыслить.

А под конец Иван произнес:

– Ты и я, Фрикаделька. Мы победим, если это то, что тебе нужно. Понимаешь меня?

– Думаю, на сегодня мы закончили, – крикнула тренер Ли со своего места в полуметре оттуда, куда я приземлилась после выброса.

Дыша носом и ртом, стараясь не задохнуться после тренировки, от которой я так вспотела, что буквы Л и П на моих руках поблекли, я кивнула. Пора. Я устала и понимала, что Иван тоже устал. Я почувствовала, как он выбивался из последних сил, когда в последний раз выбрасывал меня.

Вдобавок ко всему, ситуацию усугубило то, что я скверно спала этой ночью. А также то, что утром я была так занята в закусочной, что у меня не было ни малейшего шанса передохнуть. Накануне вечером я вымоталась. Как эмоционально, так и физически, и мое тело не простило мне того, что я обращаюсь с ним не так заботливо, как обычно.

Я не могла перестать думать о своем выборе – о том, что я хотела сделать, и о том, что мне необходимо было сделать – и… если быть честной перед самой собой, то я больше думала о том, каким добрым оказался Иван, чего я от него никогда не ожидала. Он обнимал меня, наверное, минут десять, до тех пор, пока я не успокоилась и медленно, мало-помалу, не пришла в себя.

Он не спросил, что расстроило меня. Он не поддразнивал меня из-за этого. В какой-то момент он просто отпустил меня, пока я допивала горячее какао, а потом, взяв чашку из моих рук, вымыл ее и поставил рядом с раковиной. Затем он проводил меня в пустую раздевалку и подождал, пока я собирала свои вещи…

И он проводил меня домой.

Мы почти не разговаривали друг с другом, и я не знала, то ли оттого, что он понял, что я погружена в свои мысли, то ли оттого, что не знал, как отнестись к тому, что я слетела с катушек. Честно говоря, я сама не знала. Я знала только одно – если Иван полагает, что на следующий день я буду смущаться, то он будет чертовски удивлен, поскольку я не намерена была смущаться.

Я читала это на его лице всякий раз, когда он смотрел на меня. Эти кристально чистые глаза небесно-голубого цвета блуждали по моему лицу каждый раз, когда мы оказывались лицом к лицу. В первый раз, перехватив его взгляд, мне всего на миллисекунду пришла мысль о том, чтобы отвести глаза.

Но я не отвела их. Я отказалась делать это.

Потому что, сделай я так, мне стало бы стыдно того, что он видел меня в таком состоянии, что он слышал и видел, как я, черт побери, чуть не расплакалась, что было ненамного лучше. А один из наилучших уроков, которые я усвоила, занимаясь фигурным катанием, заключался в том, что, когда ты падаешь, ты должна сразу же встать и вести себя прежде всего так, будто ничего не произошло. Либо ты относишься к своему делу серьезно, либо ты вообще им не занимаешься. И, если ты встаешь и улыбаешься, высоко подняв голову… ты все равно ведешь себя достойно.

И я собиралась обеими руками выжать из своего достоинства все, что только возможно.

По крайней мере, то, что во мне оставалось.

Мы были друзьями. А друзья порой плачутся друг другу в жилетку. Во всяком случае, я так думала.

– Не волнуйся и отдохни, Джесмин, – сказала тренер Ли, подъезжая ко мне и окидывая меня долгим, серьезным взглядом.

Я забыла о том, что именно ей Галина позвонила накануне вечером. Я смогла только кивнуть. Что еще я могла бы сказать или сделать?

– Увидимся завтра с утра, пораньше, – закончила она, на секунду прикоснувшись кончиками пальцев к моему плечу, а потом отдернула руку и отъехала прочь.

Положив руки на бедра, я старалась восстановить дыхание, когда, оглядев лед, заметила, что там продолжают тренироваться еще шесть человек, старавшиеся воспользоваться последними минутами перед тем, как закончится их личное время и начнутся групповые занятия. Я почти сразу же заметила Галину, сидевшую на своем обычном месте, она уперлась подбородком в согнутые руки, лежавшие на бортике. Она следила взглядом за девочкой-подростком, выполнявшей комбинацию движений руками на некотором расстоянии от нее.

– Я приглашен сегодня на ужин? – раздался вопрос Ивана у меня за спиной.

Вытаращив глаза, я повернулась и посмотрела на него через плечо. Он начал тренироваться в темно-зеленом флисовом пуловере, но примерно час назад сбросил его, оставшись в черных облегающих спортивных брюках и светло-серой майке с длинным рукавом, с темными пятнами от пота на груди и на животе. Я, возможно, не выспалась, но, судя по отсутствию мешков у него под глазами, у него с этим проблем не было. Его лицо было таким же чистым и сияющим, как всегда.

Вот везунчик.

Дыша носом, я на секунду сжала губы и, несмотря на то что собиралась неопределенно пожать плечами, кивнула. Я была перед ним в огромном долгу. Он это заслужил.

– Если тебе больше нечем заняться, – сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал приятно и спокойно.

Иван кивнул:

– До позднего вечера – нет.

Чем он должен заняться поздно вечером? – подумала я.

– Тогда я поеду к тебе домой вслед за тобой, – сказал он своим обычным голосом… без сарказма. – Если ты не будешь вести машину, как псих, это было бы чудесно.

И тут началось.

– Я не превышаю разрешенную скорость.

Он взмахнул густыми темными ресницами.

– Так ты называешь езду c превышением скорости на пятнадцать километров в час?

Я состроила гримасу.

– Я никогда не получала штрафов.