От Лукова с любовью - Мариана Запата

Я не могла разобраться, откуда он узнал, почему, черт возьми, у него вообще оказалась эта смесь. Я просто не могла сообразить. Я ощущала себя так же, как в тот момент, когда он и Ли попросили меня стать его партнершей, я была как будто под наркотиками, не осознавая этого.

Иван Луков, самый большой заклятый друг в моей жизни после моих братьев и сестер, приготовил мне горячий какао.

И вдруг по какой-то странной причине, которую я никогда-никогда не смогу понять, даже спустя много лет, я прямо-таки почувствовала себя самой большой сволочью на планете. Это было последней каплей. Это было достойно Книги рекордов.

У меня почти мгновенно защипало в глазах, а горло вдруг пересохло еще больше, чем прежде.

Он пришел сюда потому, что ему позвонила тренер Ли.

Иван угостил меня конфетой.

Он притащил меня в свою комнату.

А потом сделал мне горячее какао.

Моя рука потянулась к его руке, не размыкая губ, я обхватила пальцами керамическую кружку и взяла ее у него, глядя то на кружку, то на лицо, которое было таким красивым, таким раздражающе совершенным, что рядом с ним сразу же становилось трудно оценить мою неклассическую внешность. Когда он убрал руку, я поднесла чашку ко рту и отпила глоток, несмотря на то что жжение в глазах было сильнее, чем прежде. Какао было не очень сладким, поскольку он добавил не настоящее молоко, но вкус все равно был замечательным.

И он по-прежнему стоял и смотрел на меня.

И мне… мне стало стыдно. Мне стало стыдно самой себя из-за этой мелкой любезности, которой он отплатил мне, чего не должен был делать. Мелкой любезности, которой я, вероятно, не оказала бы, поменяйся мы ролями, и от которой мне стало плохо, плохо, плохо. Горло сжалось еще сильнее, чем прежде, и, честное слово, мне казалось, что я глотаю гигантский грейпфрут.

– Что случилось? – снова спросил он, терпеливо выговаривая каждый звук, слетающий с его губ.

Я посмотрела в сторону, потом – снова на него, закусив губы и борясь с дерьмом размером с мяч для игры в софтбол[27], давивший на мои голосовые связки. Ты – сволочь, Джесмин, – раздавалось у меня в голове, и в глазах защипало еще сильнее.

Мне не хотелось рассказывать ему. Не хотелось. Мне не хотелось ничего говорить.

Но…

Отвернувшись от него, я отпила глоток, горячая жидкость смягчила натянутые голосовые связки, и я проговорила таким хриплым голосом, что чуть было не запнулась:

– Ты когда-нибудь чувствовал себя виноватым за то, что ставишь это, – он понял, что значит «это», это было всем, – на первое место?

Иван задумчиво промычал, и я чуть было не поддалась искушению обернуться, чтобы увидеть выражение его лица до того, как он ответил:

– Иногда.

Иногда. Иногда – лучше, чем никогда.

Тебя не волнует никто и ничто, кроме фигурного катания, – сказал мне однажды мой бывший партнер за несколько недель до того, как он, словно крыса, сбежал с корабля и бросил меня. Накануне вечером я разнесла его в пух и прах, когда он написал мне эсэмэс, где писал, что, кажется, простудился – за неделю до чемпионата страны. Ты такая равнодушная.

Но я не была равнодушной. Все, чего я хотела, – это победить, и я всегда говорила себе, что нет ничего, чего бы я не сделала ради этого. Я не собиралась и не хотела быть посредственностью. Когда я чувствовала себя неважно, я терпела и не жаловалась, и все равно появлялась на катке. Разве это неправильно?

Разве неправильно любить то, чему ты посвятила свою жизнь, в чем ты хочешь стать самой лучшей? Никто не добивается успеха без упорной работы. Как однажды, когда я была подростком, сказала мне Галина, очень рассердившись на меня: ежик, врожденный талант позволяет дойти лишь до определенного предела. И, как и во многом другом, она не ошиблась.

Просто я приняла ряд гребаных глупых решений. По-настоящему глупых решений, которые все окрасили в черный цвет.

– А ты? – спросил Иван, когда я ничего не сказала после его ответа.

Черт.

Я отпила еще глоток теплого напитка, смакуя его во рту, я была готова солгать нам обоим… И мне это было противно. Поэтому я сказала ему правду, несмотря на то, что она была как застрявшая в горле наждачная бумага:

– Я – нет. Долгое время – нет, но теперь… – Да. Да.

Мы молчали. Потом:

– Потому что ты стала заниматься чем-то другим, когда пропустила сезон?

Пропустила сезон. Изящнее не скажешь.

– Да, с этого все началось, – призналась я, не отрывая взгляда от кружки, несмотря на то что в глазах опять защипало. – Может быть, поэтому теперь я понимаю все лучше, чем прежде. Я понимаю, как много я упустила.

– Например? – осторожно спросил Иван, и я не смогла удержаться и хихикнула:

– Да все. Учебу в средней школе. Выпускной бал. Приятелей. – Любовь. – Знаешь, когда моя сестра оканчивала колледж, я пошла на вручение диплома только потому, что мама заставила меня. В тот день у меня была намечена тренировка, и мне ужасно не хотелось пропускать ее. Я закатила истерику. – Я вела себя как кретинка, но была уверена, что он сделает правильный вывод. – Я забыла, какой одержимой я была.

Я ощущала его теплое дыхание.

– Ты не одна такая. В этом виде спорта мы все одержимы, – тихо ответил Иван. – Я посвятил ему всю свою жизнь.

Пожав плечами, я с трудом сглотнула, по-прежнему не глядя ему в лицо. Он был прав. Если бы я задумалась об этом, то поняла бы, но от этого было ничуть не легче принять правду.

Я была одержимой. Более десяти последних лет я не обращала внимания на свою семью. Не было ничего и никого важнее фигурного катания… во всяком случае, вне семьи. Я принимала все как должное до тех пор, пока не решила, что проиграла. Ничто в мире не значило для меня так много, как возможность что-то завоевать. Быть кем-то. Чтобы они гордились мной. Чтобы все их усилия не пропали даром.

Но чаще всего все, что я делала, я делала ради себя. По крайней мере, в первую очередь. Все это было ради меня самой и ради того, что я чувствовала. Радость, силу и могущество. Я была талантливой. Особенной. Это компенсировало все то, чего у меня не было и в чем я была не сильна.

Во всяком случае, лет до двадцати, когда все покатилось к черту, я стала злейшим врагом самой себе. Своим самым критичным судьей. Той, и именно той, которая вредила самой себе.

Покрутив браслет на запястье, я погладила подушечкой пальца надпись на нем.

– Обычно я сожалел о том, что не хожу в школу, как все остальные, – почти нерешительно добавил Иван. – Единственная возможность действительно провести время с другими детьми была у меня только тогда, когда я навещал летом дедушку. Долгое время моим единственным другом была моя партнерша, но даже тогда это не было настоящей дружбой. Я узнал, что такое выпускной бал только потому, что видел его по телевидению. Я привык смотреть реалити-шоу, чтобы понять, как разговаривать с людьми.