Повседневная жизнь Русской армии во времена суворовских войн - Сергей Охлябинин

— Походом шли около месяца, и перед Петровым днем прибыли в лагерь под Тульчин.

— Любопытно было бы знать, как вы там стояли лагерем?

— А вот извольте прослушать, я вам сейчас расскажу. Там была пехота, конница и артиллерия.

— Знаю, дедушка, что у вас войска всякого звания было достаточно, да желательно бы знать, как оно было расположено.

— Извольте-с, я вам объясню и это.

Старик, видимо, был доволен вопросом, на который мог положительно отвечать. Достал тавлйнку, понюхал табаку и весело продолжал:

— Конница была во всех лагерях и располагалась везде с правого фланга пехоты.

Кавалерия стояла также в палатках, в каждом полку все эскадроны в одну линию, а четыре полковые орудия ставились по два с боков двух передних бекетов, выставляемых перед 3-м и 8-м эскадронами и в 200 шагах впереди линии коновязей.

Таким образом, впереди полкового лагеря было два бекета, а сзади один — палочный.

По приходе в лагерь лошадей пускали в табун, а когда, бывало, объявят, что на такое-то число назначается ученье, то с вечера пригоняли табун, разлавливали лошадей и ставили их на коновязи.

Впереди располагались коновязи, за ними солдатские палатки, по 6 на каждый эскадрон. За солдатскими палатками — офицерские, а за ними — обоз и кухни.

В каждой солдатской палатке помещалось по одному капральству, которых в эскадроне было шесть. Палатки целого эскадрона вместе с тремя офицерскими палатками возились обыкновенно в одном палаточном ящике, который и ставился на правом фланге палаток своего эскадрона.

Палатки были круглые. В средине ставилось одно древко. И вся палатка на манер зонтика натягивалась веревками к шести кольцам. Солдаты ложились спать в палатках ногами к древку, головами врозь.

Кроме того, в каждом полку была церковная палатка. Службы в ней отправлял полковой священник. Под городом Тульчином тоже была разбита церковная палатка. Суворов каждое воскресенье приезжал в нее молиться Богу, а из полков ходили туда по желанию — кто хотел. Особого же наряда для этого не делали.

Обыкновенные ученья производились по полкам, когда учились пешие по конному, то есть выходили в строй без ружей, с одними саблями, а когда по пешему — так и с ружьями, и со штыками.

Разводы делались перед полком и весьма просто. Музыка играла редко. В каждом эскадроне было два трубача и один барабанщик, а в целом полку был литаврщик.

В обыкновенные дни в лагерях утром и вечером варили кашицу. В дни же воскресные кроме жидкой кашицы из гречневых круп подавали густую кашу из тех же круп. Говядину покупали на артельные деньги очень редко. Надо было содержать на эти деньги тройку лошадей и повозку, а потому побольше ели с салом. Больных, слава Богу, было совсем малость.

Каждое капральство варило отдельно в особенной артели. Все шесть капральств ставили двенадцать котлов. Деньги каждой артели были на руках у артельщика и хранились вместе с приходо-расходною книгою в сундучке, в его палатке. А во время похода — на артельной повозке.

Все покупки делались с согласия артели и со спроса старшего вахмистра. Поверку артельных денег делал ежемесячно эскадронный командир. Неправильного расхода и мотовства в деньгах не было.

Хлеб пекли сами в трех верстах сзади лагеря, а расчиняли в земляных квашнях. Провиант принимали из города Тульчина.

Суворов часто посещал наши лагеря, проезжая верхом по фронту впереди коновязей. Для его встречи перед палатки мы никогда не выходили и не строились. Обыкновенно одни часовые отдавали честь, как на бекетах впереди, так и у палаток фронта.

Но чаще всего Суворов езжал по кухням. Там-то у нас была настоящая передняя линейка. Бывало, вздумает пробовать кашицу: «Что варите, ребята?» — «Кашицу, Ваше сиятельство!» — «Дай-ка кашицы!» Кашевар зачерпнет и подает. «Хорошая кашица! Помилуй Бог, хорошая кашица!»

Большие ученья (по некоторым воспоминаниям, в субботу), на которые собирались все войска, у нас назывались примерами. Суворов никогда не делал учений, у него все были примеры. Бывало, рано утром вся армия высыпает на поле.

В вечернем приказе уже заранее расписано, кому стоять вправо, кому влево — в запа́де и каким полкам быть в линиях. В западную назначалась пехота и конница. Одни считались за неприятелей, другие за наших. Никому не хотелось быть в неприятелях, ибо знали, что неприятелей всегда побьют.

Рано утром приходили, бывало, и становились линия против линии. В расстоянии полутора верст одна от другой. Иногда же в вечерних приказах обозначалось, где именно следовало стать обеим сторонам, и тогда замечали, если войска располагались в большом между собой расстоянии, то пример будет продолжителен. А если близко, то знали, что ученье кончится очень скоро. На примеры всегда брали с собой холостые патроны. Всегда отдавалось в приказе, чтобы по 15-ти или по 20-ти патронов было на человека.

Когда Суворов приезжал к войскам, то обыкновенно здоровался и объезжал ряды. Войска кричали ему «ура!».

В экипаже он никогда не приезжал, а всегда, бывало, верхом на казачьей лошади. За ним едут адъютанты и казак, а когда он проезжал по фронту, то и полковой командир… Большое начальство за ним не ездило. Это случалось очень редко…

После объезда приказывал ударить в барабаны тревогу… В это время войска закричат: «Ура!» Одна сторона бросается на другую, обе смешиваются, кричат: «Ура! Ура!..» и стреляют. Вот тут-то обыкновенно выскакивала западная, в помощь к которой-нибудь стороне. Тогда противная отступает, — а когда к этой подходила западная, то первая сторона отходила.

Тут Суворов с казаком вертится между нами, как вьюн. Сам командует полками. Распорядившись здесь, скачет в другое место и там делает распоряжения. Случалось, что полк с правого фланга очутится на левом, и там подает сикурс, а другой и в середине.

Приказания он передавал с адъютантом или казаком, а иногда и сам прискачет и принимает команду: такой-то полк принимает вправо, а такой-то иди в атаку — налево! А куда идти, так у всякого глаза были в зубах. Случалось, что, заметив непорядок, тут же делает выговоры: «Не хорошо! Не хорошо! Почему туда-то не поместился?.. Тебе приказ был, а ты его забыл». Тут взыщет, а там похвалит — это у него живо делалось. Но не случалось, чтобы арестовал кого-нибудь из полковых командиров или отрядных.

Когда войска обеих линий поперемешаются ряда три или четыре, уже без западных, — тогда Суворов приказывает бить отбой. Обе линии снова выстраивались, а он опять их объезжал и благодарил войска.

«Хорошо, ребята! Хорошо, ребята!» Мы обыкновенно кричим ему: «Ура! Рады стараться, Ваше сиятельство!» — «Молодцы, ребята! — продолжает Суворов, — нам за ученого двух дают — мы не берем, трех дают — не берем, четырех дают — возьмем, пойдем и остальных разобьем. Пуля дура, а штык молодец. Пулей обмишулился, а штыком никогда. Береги пулю в дуле, на два, на три дня, на целую кампанию. Стреляй редко, да метко, а штыком коли крепко. Ударил штыком, да и тащи вон, назад, назад его бери. Да и другого коли!»