Русская революция, 1917 - Александр Фёдорович Керенский

бежали во все стороны, бросая ружья, пушки, гранаты и пр. В поспешном отступлении даже забыли один броневик. К четырем часам дня я вернулся со спутниками в кабинет дворцового коменданта, откуда мне менее чем через два дня удалось вовремя ускользнуть.

В последних боевых операциях я, естественно, не занимался технической стороной наступления, предоставив это генералу Краснову, которого назначил командующим всеми вооруженными силами Петроградского военного округа, но был готов оказать поддержку в любом случае, когда его личного авторитета окажется недостаточно.

Для развития первых успехов прежде всего требовалось подкрепление с фронта, особенно пехота. В ответ на многочисленные телеграммы из Гатчины с требованием новых войск сообщалось, что они уже отправляются или грузятся в эшелоны. По расчетам на основании поступавших с разных частей фронта сведений, первый эшелон должен был прибыть в Гатчину к вечеру 9 ноября. Больше всего мы, конечно, нуждались в пехоте, поскольку было трудно продолжать боевые действия, имея в распоряжении лишь кавалерию и артиллерию. Казаки 3-го корпуса, не забывшие печального опыта корниловского выступления, с нетерпением поджидали солдат. После того как мы вошли в Гатчину, туда ринулось множество офицеров, что вызвало у казаков подозрения, тем более что те ничуть не скрывали своих реакционных настроений.

Несмотря на малые силы, решили продолжить движение на Петроград, не дожидаясь подкрепления, в уверенности, что первые эшелоны прибудут в Гатчину не позже десяти часов вечера. Кроме того, надо было воспользоваться деморализующим воздействием на большевиков нашего своевременного возвращения на фронт и взятия Гатчины. Не будем забывать, что никто не знал точного количества оружия и пушек, имевшихся в нашем распоряжении.

В Петрограде друзья и враги думали, будто наши силы исчисляются тысячами человек! Вдобавок политику «поспешного нажима» диктовала обстановка в стране и особенно на фронте. Самым главным для большевиков был мир, немедленный мир! Ночью 8 ноября по центральному петроградскому телеграфу и мощной царскосельской радиотелеграфной станции они обратились к фронту с призывом о мире, побуждая солдат к самовольному бегству домой, к братанию с противником. Следовало полностью перекрыть всякую связь большевиков с фронтом, пресечь телеграфный и телефонный поток подрывной пропаганды. Мы понимали, что через восемь — десять дней будет поздно, страна переполнится бежавшими с фронта солдатами. Иного выхода не было. Требовались активные рискованные действия.

Кстати замечу, что выдумка о разбежавшемся при общем равнодушии Временном правительстве далеко не подтверждается фактами. Одновременно с нашим маршем на Петроград в стране и на фронте разгоралась гражданская война. Героическое выступление юнкеров петроградских военных училищ 11 ноября, уличные бои в Москве, Саратове, Харькове и других городах, стычки на фронте войск, верных правительству, с большевистскими отрядами убедительно доказывают, что наша последняя попытка была не единственной.

Взяв Гатчину, чтобы разместить и подсчитать свои силы в ожидании подкрепления, пока решили 10 ноября на рассвете выступить на Царское Село, рассчитывая попасть туда к полудню.

Генерал Краснов был полон решимости и уверенности, считая, что для взятия Царского и начала непосредственной боевой операции в Петрограде не нужно никакого подкрепления. Казаки в тот день, 9 ноября, вели себя вполне удовлетворительно. На заре 10 ноября они выступили из Гатчины и двинулись по дороге на Царское Село. В тот же момент пришло первое подкрепление: прекрасный бронепоезд, великолепно вооруженный пушками и легкими скорострельными пулеметами.

Между тем начинала тревожить задержка с прибытием эшелонов с фронта, в высшей степени странная и загадочная. Причины выяснились позже. Произошло это, с одной стороны, из-за саботажа разных военачальников, например уже упомянутого генерала Черемисова, с другой — из-за действий некоторых железнодорожников и телеграфистов, которым было приказано задерживать движение военных составов по направлению к Гатчине.

Часа через три после отправки наших частей из Гатчины я поехал следом в автомобиле и, к огромному своему удивлению, обнаружил казаков там, где совсем не ожидал их увидеть. Они двигались с такой скоростью, что явно к полудню никак не могли бы добраться до Царского.

Верный своему правилу не вмешиваться в проведение боевых операций, я остановился на полпути между Гатчиной и Царским в метеорологической обсерватории, из купола которой можно было легко наблюдать за местом боевых действий в бинокль. Там я узнал, что большевики наверняка организовали оборону Царского, и Краснов готовит обстрел перед атакой на город.

Действительно, вскоре послышалась канонада, но длилась недолго. Время бежало, ничто не нарушало тишины. Никаких известий от генерала Краснова. Не в силах больше ждать, я отправился к месту сосредоточения правительственных войск.

Из доклада Краснова следовало, что задержка связана с образцовой организацией обороны Царского Села, чего он не ожидал. Для ее прорыва наших сил недостаточно.

В ходе беседы я заметил перемену в поведении генерала Краснова. В заключение он с очевидным смущением попросил меня не оставаться на поле боя, невнятно объяснив, будто мое присутствие мешает боевым действиям и офицерам. Я сильно удивился, ничего не понимая до того момента, пока не увидел в окружении генерала некоторых хорошо известных мне личностей: членов Совета казачьих войск. Оказалось, Совет направил специальную делегацию к генералу Краснову. Теперь мне сразу стало ясно, почему изменилось его отношение ко мне. Я не забыл поведения казачьих полков в Петрограде ночью 6 ноября, их подозрительного нейтралитета по инициативе того же самого казачьего Совета. Появление этих интриганов и политиканов в моих частях уже принесло плоды и в дальнейшем не предвещало ничего хорошего. Мои подозрения только усилились по возвращении в обсерваторию, где меня встретил Савинков.

Савинков в моих войсках в качестве делегата казачьего Совета! Еще одна загадка, о которой я должен сказать пару слов. Как он мог поверить Совету, до конца хранившему верность Корнилову? Я назначил Савинкова по его собственному настоянию генерал-губернатором Петрограда во время организации обороны столицы против Корнилова, которого он сам открыто объявил предателем. И вот он является в роли делегата казачьего Совета, глубоко враждебного по отношению к Временному правительству и ко мне в частности.

Увидев этого диковинного казака в своем маленьком кабинете в обсерватории, я мгновенно понял, что ситуация в моих войсках полностью изменилась и прибытие «делегации» будет иметь серьезные последствия для моего дела.

День шел к концу, солнце садилось. Я снова поехал в Гатчину по нескольким срочным делам, но не услышал ничего нового о «решительном наступлении» на Царское Село. Вернулся в расположение войск, решив на сей раз прямо вмешаться в боевые действия. У меня уже не было ни малейших сомнений, что паралич внезапно остановившихся войск имеет чисто политический, а не военный и не технический характер.

Я нашел генерала Краснова с войсками на