Ведущая на свет - Вера Волховец

— Это было до или все-таки после каменного века? — Генрих не удерживается и фыркает, за что удостаивается недовольного взгляда Пейтона. — Что? Разве ты не был в Лимбе всегда?

— Никто не был в Лимбе всегда, мистер Хартман, — Артур смотрит на Генриха как на разыгравшегося мальчишку, — и я — не исключение.

— Один прецедент не может быть основой для подобного решения, — Катон даже не думает сдаваться, — даже если мы поверим, что этот случай — не сказочка, придуманная древними архангелами, чтобы мы верили в то, что даже самые безнадежные грешники достойны веры. Это очень религиозно, но мы же тут пытаемся изжить подобные предрассудки.

— Давайте уже голосовать, — неожиданно предлагает Анджела, — по-моему, все, что нужно, мы поняли, увидели, осталось только принять общую точку зрения.

— Мне кажется, ты торопишься, Анджела, — и тем не менее Пейтон бесстрастно пожимает плечами, а затем протягивает руку к проходящей мимо Агате, — леди Виндроуз, дайте мне сводку, будьте любезны.

На этом контрасте отношения очень остро ощущается разница между Агатой и Анджелой.

Агата — Орудие, да, член Триумвирата, но новенькая, необожженная, сырая. Её уважают, разумеется. Но с Анджелой у того же Артура куда более крепкая связь. Она — собрат по оружию, признанная равной, и к её мнению тот же Пейтон прислушается с большей охотой. И сама Агата все это ощущает, осознает, и в её запахе все-таки становится больше безысходности.

— А я поддержу Энджи, — тем временем кивает Катон, — лично я уверен, что не существует каких-то дополнительных фактов, что смогли бы меня переубедить. Все основное мы уже поняли. Главным образом то, что леди Виндроуз действительно способна временно просветлять души безнадежных. Нам осталось решить, готовы ли мы принять их на исправительные работы в комплекте с сопутствующими рисками для остальных лимбийцев.

— Хорошо, будь по-вашему, — Артур откладывает в сторону лист бумаги, полученный от Агаты, — значит — голосуем.

От тревоги Агаты будто вскипает воздух. Суккуба, что сидит в кресле рядом с Генрихом и за весь процесс не открыла рта ни разу — в отличие от Генриха она явно старается выглядеть пай-девочкой — тихонько втягивает воздух ртом. Оно и понятно — судя по намекам Анджелы, даже у Анны Фриман амнистия может накрыться. А обратно на Поле она не хочет. Никто не хочет. И Генрих тоже. Просто у него есть другие причины.

Что бы такого отчебучить, чтобы Триумвират не усомнился в необходимости возвращения Генриха на Поле?

А, ладно, посмотрим, как они будут голосовать… Сообразить что-нибудь можно и в самый последний момент. Плохо, что Артур никогда не голосует первым — не хочет никак влиять на ход голосования. Хотя он редко встает на сторону меньшинства, особенно, если это меньшинство предлагает что-то связанное с рисками. А замысел Агаты даже слишком рисков.

— Джонни, ты первый, — хмыкает Катон, откидываясь на спинку кресла, — мы давно тебя не видели, ты сам отказался от силы благодати, принял её снова только вчера, да и сегодня ты отмалчиваешься, так что давай. Зажигай.

Приколы с огнем, посвященные стихии, дарованной Миллеру, устарели еще до первого ареста Генриха. Но погляди-ка, их еще используют…

По губам Миллера слабой тенью пробежалась улыбка.

Агата же, обнадеженная, разворачивается к Миллеру лицом. Облегчение прямо расползается по её лицу. Ну точно. И как Генрих мог позабыть, что Миллер с девчонкой «дружит». И пусть «дружба» та слишком специфическая, но наверняка же сейчас блондинчик просто не станет ей противоречить. Паршиво, если голосование начнется с положительного голоса. Этак у Агаты и вправду может получиться…

— Я против, — негромко произносит Миллер, переплетая перед собой пальцы, — против освобождения Хартмана, против освобождения отродий. Мы можем сделать исключение для суккубы. Посмотреть на её адаптацию, и если она будет успешной…

— И сколько ты будешь смотреть на адаптацию? — тихо интересуется Агата, и её голос ощутимо подрагивает. Как и мир под её ногами — судя по враз замершему лицу. Такого предательства от «друга» она явно не ожидала.

А Генриху хочется послать Миллеру воздушный поцелуйчик. Все-таки ничего не бывает крепче старой вражды.

— Это мы можем обговорить позднее, — хрипло отзывается Миллер, все так же не глядя на Агату. — Рози, работа с демонами такого ранга обязательно поставит тебя в слишком рискованное положение. И мы должны думать о безопасности архангелов…

— Ты мне не папочка, чтобы беспокоиться о моей безопасности, Джон Миллер, — тихо отрезает Агата. А эта девочка при всей своей неопытности умеет быть холодной… Настолько, что сейчас Миллер бледнеет от напряжения. Он понимает, что просто так вот это ему сейчас не простят.

— Я тебе друг, Агата, — пытается спасти свое хрупкое положение Миллер, — и друзья могут придерживаться разных точек зрения. Особенно, если вопрос настолько важен, как этот.

— Ну-ну, — больше Агата ничего не говорит, лишь откидывается на спинку кресла, скрещивая руки на груди, будто пытаясь согреться. Ох, птичка…

Генрих с трудом отрывает от девчонки взгляд. Смотреть на неё — все равно что добровольно принимать яд по капле. Её не хочется бросать одну, без защиты. Кто, скажите на милость, будет отрывать головы всяким Миллерам, когда они будут вот так ранить хрупкую птичку? Вот только кто, в случае срыва, оторвет голову самому защитничку?

Острый взгляд Миллера Генрих замечает на излете. Замечает и посылает недругу злорадную улыбку. Только что этот кретин закопал все то немногое, что давало ему хоть какие-то шансы на отношения с Агатой, и он не может этого не понять.

— Ну что ж, отлично, мы начали с гласа разума, — заключает Катон, — я поддержу Джонни. С нас хватит суккубы. Мы не готовы к таким радикальным переменам.

Агата закусывает губу. Этот удар она ожидала, но пришедшийся сразу после вероломного предательства он все равно выбивает из неё дух. Девочка явно надеялась на победу. А тут…

— Итак, два голоса против одного, — задумчиво произносит Пейтон, по всей видимости, считая голос Агаты данным «за» по умолчанию, — я надеюсь, вы не удивитесь, друзья мои, если я поддержу леди Виндроуз.

— Артур, — наступает черед Миллера подскакивать на месте, — ты же никогда…

— Я ценю самоотверженность, Джон, — спокойно откликается Пейтон, прокручивая на безымянном пальце левой руки тонкий темный ободок кольца с печаткой. Нет, вряд ли он будет использовать свое Вето сейчас, он не настолько уверен в Агате, — да и верность принципам тоже. Мне нравится этот проект. У нас давно не было ничего настолько прорывного. Мы, конечно, можем задавить это бюрократией, волокитой, но… Я не думаю, что в этом есть смысл. Я верю в леди Виндроуз.

Судя по огромным глазам Агаты — только что Пейтон обеспечил себе если не десять лет верной службы, то год — минимум. И отчеты — по первому требованию. И еще что-нибудь, чего Агата еще не придумала, но сообразит при случае.