Саквояж со светлым будущим - Татьяна Устинова

Маша погладила ее по голове, подивившись тому, что волосытакие жесткие, как будто утром девушка головой нырнула в ведро с лаком.Впрочем, может быть, на самом деле нырнула. Длинные волосы, чтобы они лежалисказочными прядями, нужно укладывать и «фиксировать». Машу очень забавлялослово «фиксировать», словно волосы — это монтажное оборудование или арматура,что ли.

Олеся тряслась крупной дрожью, а Родионов куда-то пропал, иМаша, продолжая ее гладить, сердито посмотрела по сторонам — где он?!

Писателя не было видно, зато милицейская фуражка прямо лезлав глаза. Ее обладатель больше не прохаживался взад-вперед, стоял на месте,видимо, внимательно прислушиваясь.

— Дай мне выпить, сука!! — выкрикнула Олеся и отбросилаМашину руку, но тут же захныкала: — Ну дайте, ну жалко вам, что ли!?

— Мне не жалко, но тебе уже хватит!

— Мне не хва-атит! Я хочу, хочу! Мне плохо-о!

Маша, не переставая гладить Олесю по голове, прикинула,имеет ли смысл о чем-то ее расспрашивать. Похоже, что не имеет, потому чтоОлеся вдруг начала раскачиваться, так что свалила со столика пустой стакан сзонтиком. Раскачиваясь, она заливалась слезами и растирала их по физиономии.

И Родионов пропал!

— Олеся, а вы не знаете, у отца Стаса были какие-нибудьпроблемы?

— Стас меня бро-осил! Совсем! Что мне папка скажет?! Папкаговорит, что если он меня замуж не возьмет, значит, я проститу-утка! Всепальцами будут на меня пока-азывать!…

— Олеся, вы знакомы с его отцом?

— А они меня лю-юбили, так любили-и-и! На день рождениятелефон подарили-и-и!! Дорого-ой! Ик!… Ой!…

— Кто подарил вам телефон?

— Ро… ро… родители Стаса… Подарили… и деньги тоже… карточку«Виза»… с фотографией! К… сва… дьбе готовились. Обещали на Ибицу, так, что ли,она…

— Родители Стаса? — переспросила Маша и даже слегкавстряхнула ее за плечи. — Они подарили вам телефон и деньги и к свадьбеготовились?

— Ну… ну да!… А он меня… он меня бросил!…

Маша села на траву, придерживая Олесю за плечи.

Все это не лезло ни в какие ворота.

Родионова все не было, и фуражка в кустах торчаланеподвижно.

Девушка перестала рыдать и теперь сидела, понурившись ивзявшись руками за голову. Волосы ее висели почти до земли, и худые лопаткижалобно и как-то очень трогательно торчали на загорелой глянцевой спине.

— Никому я теперь не нужна, — горестно прошептала Олеся ивздохнула прерывисто. — И никто меня не любит… Никто…

Хлопнула дверь раздевалки, и показался Родионов, которыйиздалека возмущенно заговорило том, какой там бардак, и вообще, пока там что-нибудьнайдешь, с ума можно сойти! В руках у него был огромный ярко-желтый ком,оказавшийся халатом. Родионов подошел и накинул его на плечи бывшей сильфиды инынешней девочки-беспризорницы. Она отнеслась к халату совершенно равнодушно.

— Там кто-то есть, — негромко сказал Родионов, присаживаясьна корточки рядом с Машей. — Я слышал шаги и хруст веток.

— Где?

Он выдернул травинку, сунул ее в зубы и пожевал. Никогдараньше Маша не видела, чтобы Родионов жевал травинки.

— За этой будкой. Я его слышал. Он сначала просто так стоял.Стоял и дышал, а потом ветку, похоже, сломал, треснуло что-то. Потом отошел, новсе равно я его слышал.

— Кто мог там стоять?

Родионов пожал плечами и оглянулся на раздевалку. Маша тожепосмотрела и ничего не увидела, кроме зеленой травы, розовых кустов иразросшейся акации прямо позади раздевалки. Все было тихо, даже ветки нешевелились.

Тем не менее чье-то неясное присутствие отчетливочувствовалось во всем — и в кустах, и в акации, даже в воздухе. Теперь, послетого как Родионов сказал, Маша была уверена, что кто-то из кустов пристальнонаблюдает за ней.

— А там… все слышно?

Родионов пожал плечами:

— Когда она кричала, было слышно. Но она ведь ничего такогоне сказала!

— Это он сказал, — вдруг пробормотала Олеся. — Он сказал,что меня не любит. Он меня… меня… бросил. Совсем. Навсегда. — Она соскочила сшезлонга и стала раскачиваться из стороны в сторону.

— Олесенька, — стараясь быть нежной, проговорила Маша, — а утебя его фотографии есть? Фотографии Стаса есть у тебя?

— Е…есть. Мы в Египте были и фотографировались и потом еще вэтом… тоже были… триста лет еще и лошадки там всякие… в Петербурге… Только ониу меня в комнате спрятаны, никому их не отдам!

— Где в комнате? Здесь? Или в Киеве?

— В… Киеве. Здесь нету… нету ничего у меня…

— А ты его фотографию не выбрасывала, Олесенька? Не рвала?

Девушка опять скорбно икнула и помотала головой из стороны всторону.

— Я его люблю, — вдруг громко сказала она, — я его выброситьне могу! Это он меня выбросил совсем, а я теперь как же?…

— Ничего, — сказал Родионов, поднялся с корточек и за рукупотянул Олесю в шезлонг. Она послушно дала себя уложить. — Ничего, другогонайдешь.

— Да-а… найдешь, — забормотала она. — Где его найдешь…богатый… отец у него… телефон мне купили, а папка сказал, чтобы я без штампадомой не возвращалась… В салон мне надо… ногти красить…

— Успеешь в салон, — приговаривал Родионов, — и ногтипокрасишь, и волосы, и уши заодно можешь…

Он накрыл страдалицу халатом, подоткнул его со всех сторон идаже зонтик подвинул так, чтобы солнце не светило ей в лицо.

— Воды бы ей оставить, — сказал он, оглядывая плоды своихтрудов и забот. — Сушняк у нее будет не приведи господи, когда она проспится!…

— С каких пор вы стали жалеть чужих пьяных девиц? — подделаего Маша.

— Ты ревнуешь, что ли, я не понял?

На этот вопрос Маша предпочла не отвечать. Оглянувшись посторонам, она взяла Родионова под руку и повела его по дорожке, где за кустамимаячила фуражка с тульей.

Родионов шел и оглядывался.

— Да не волнуйтесь вы так, — насмешливо сказала секретарша,— в крайнем случае она воды из бассейна попьет.

— Я не за бассейн волнуюсь, — негромко сказал Родионов, — ине за дамочку. А волнуюсь я, что нас подслушивал кто-то!…

— А зачем вы тогда оглядываетесь? Чтобы он точно понял, чтовы его слышали или видели?

Родионов перестал оглядываться и сердито посмотрел на Машу.