Оборотень - Евгений Сухов

Бирюк вдруг понял, что становится другим. Каких-нибудь пять-шесть лет назад он распорядился бы тайком придушить непокорного авторитета. Такую операцию он называл хирургическим вмешательством: так удаляют злокачественную опухоль, которая может навредить всему организму. Но сейчас, следуя опыту законников старой школы, он больше склонялся к беседам, в которых пытался убедить собеседника в своей правоте весомыми доводами.

Противостояние — это всегда не только напрасные жертвы, но и серьезный удар по воровской идее. Свою задачу Бирюк видел не в том, чтобы укрощать непослушных, а в укреплении воровских традиций. И он в этом преуспел настолько, что даже отмороженные уважительно понижали голос, разговаривая с именитым законником.

У Бирюка хватило бы авторитета превратить быков Мякиша в жалких дворняжек. При особом старании он мог бы даже Мишку затолкать под нары, подведя его под крупный косяк, как это делали иные блатные, расправляясь со строптивыми зеками. Но он обязан был выбирать только тот путь, чтобы впоследствии ни один блатной не смог упрекнуть его в недозволенных действиях.

Поразмыслив, Бирюк решил вызвать Мякиша на откровенный разговор. А почему бы в принципе не поболтать двум ворам, глядишь, до чего-нибудь и докумекались бы…

Мякиш предложил встретиться в бане — тихом, уютном домике. Выложена банька была из огромных сосновых бревен, которые с успехом подошли бы для постройки океанской шхуны. Баня была главной гордостью Мякиша, она свидетельствовала о том, что смотрящий может не только гонять по локалке запомоенных «петухов», но и печься о братве, об их удобстве. А слава об этой бане разошлась так далеко, что париться туда приезжало даже обкомовское начальство.

Мякиш любил баню и проводил на ее жарких полках немало часов, твердо веря в то, что вместе с потом из его пор выходят и прошлые грехи.

Возможно, поэтому, вопреки воровской традиции, он не носил на шее креста, ни разу не исповедался, а в своей каморке вместо икон развесил на стенах голых баб.

Подпаханники Мякиша и Бирюка мирно толковали у порога бани, пока законные, закрывшись в парилке, помахивали над распаренными телами пахучими дубовыми вениками.

Жар был крепок, и Бирюк чувствовал себя так, как если бы он забрался в топку паровоза. Он не был большим любителем бани, но сейчас решил не отставать от Мякиша и залез под самый потолок, где воздух был настолько раскален, что невозможно было дышать. Мякиш, привыкший к пару этой бани, с усмешкой поглядывал на Бирюка, дожидаясь, когда тот спустится пониже, но Станислав знал, что скорее сварится на горячих полках, чем даст повод Мишке позлословить. Кроме того, он считал, что большие поражения всегда начинаются с маленьких потерь. Бирюк же непременно хотел выиграть эту битву.

— Хорошая у меня баня! — не без гордости произнес Мякиш и плеснул ковш воды на аккуратно уложенные голыши. Камни протестующе зашипели, а в воздухе запахло мятой. — А дух-то какой! — Он вынырнул из клубов пара. — Сказали мне «мужики», дескать, трудно без бани, так я в лепешку разбился, малявы во все концы Урала разослал и бревна нашел какие надо! Врать не буду — баня моя удалась, где я только ни парился, а чтобы жар держался так долго, как здесь, не встречал! Да она лучшая за тысячи километров вокруг! Бля буду, не вру! — хвастался Мякиш. — Ведь не для себя старался, а для «мужиков». И без того тянуть срок в этих похабных местах не в радость, а тут хоть какая-никакая, а отдушина имеется.

Бирюк подумал, что Мякишу хотелось выглядеть добрым помещиком, пекущимся о благе крепостных крестьян.

На самом деле Мишка установил такой порядок: каждый зек должен был отчислять на общак десятую часть заработанных денег. Он обложил данью всех картежников, всех спорщиков и посягнул даже на деньги «мужиков», что в иных правильных зонах посчитали бы за полнейший беспредел. Но Мишка ссылался на решение регионального смотрящего, по чьей маляве собирались гроши. Однако ходили разговоры, что в центральную кассу от его колонии не поступило даже рубля, и Бирюк решил, что наступило самое время, чтобы напомнить ему об этом.

— Баня у тебя действительно крепкая, Мишка, — качнул головой Станислав. — А вот мне хотелось бы узнать, куда деваются башли, которые ты выколачиваешь из мужиков под предлогом общака.

Даже за густым паром было видно, как Мякиш нахмурился — на узком его лбу собрались мелкие складки, а под носом обозначились две глубокие морщины.

Братва приговаривала на смерть и за меньшие провинности. И если участь его уже решена, то, возможно, в предбанничке ссученного вора дожидаются два человечка, которые без особого шума затянут у него на шее длинное махровое полотенце.

— О чем ты говоришь. Бирюк? Все деньги я переправляю в общак, а если курьеры берут себе на дорогу, так это с них нужно и спрашивать. Если и можно меня в чем-то упрекнуть, так это в том, что я очень доверяю людям.

Но два дня назад Бирюк получил маляву, в которой были описаны «подвиги» курьеров регионального сходняка. Забрав «капусту», они ринулись в первый подвернувшийся ресторан и стали швыряться там деньжатами, как будто это были фантики от конфет. На ночь они приволокли в гостиницу с десяток шалав и устроили в своих номерах такой бардак, что подняли на ноги всю администрацию.

Загул курьеров не остался безнаказанным. Смотрящий региона велел изловить шальных «мужиков» и вытрясти из них правду. Расколоть их оказалось просто — курьеров достаточно было посадить на ночь в свежевырытую могилу и закопать по шею, чтобы они без утайки поведали не только о собственных подвигах, но и о хитростях самого Мякиша. И получилась весьма неприглядная картина: больше половины собранных денег Мишка каждый раз оставлял себе, хотя постоянно твердил о том, что часть общака уходит на подкуп администрации и на «дорогу».

— Твои слова мне напоминают байку о девке, что доверилась прохожему, да сама не заметила, как стала бабой. Не так уж ты наивен, как им хочешь показаться! — ехидно заметил Станислав.

— Бирюк, мне бы очень не хотелось, чтобы отсюда мы вышли врагами.

Мне трудно тягаться с твоим авторитетом, ты — смотрящий Ленинграда, знаменитый вор, но я хозяин в колонии, и мое слово — указ для всех… включая и тебя! — жестко отрезал Мякиш.

Он взял ковшик и снова плеснул воду на раскаленные голыши. Бирюк почувствовал, как кожу обожгло жаром, и ему потребовалось сделать над собой немалое усилие, чтобы не вскочить с раскаленных ступеней. Похоже, Мишка зазвал его в парную для того, чтобы убить жаром: можно было догадаться, с какими насмешками шестерки смотрящего колонии вытащат из баньки его голый труп.

— Я ценю твою выдержку. Мякиш. Вижу, что ты сторонник не только крепких бань, но еще и спокойных бесед, а поэтому давай расставим все точки над "и". Определимся со всеми вопросами, чтобы потом между нами было дальнейшее взаимопонимание. Первое, что хочу тебе сказать, — я не допущу того, чтобы эта зона из сучьей переродилась в еще более сучью. Второе, мне очень не нравится беспредел, который процветает на зоне.

— Что ты имеешь в виду, Бирюк?