Слушаю и повинуюсь - Мария Сакрытина

– За лукум хотела поблагодарить, – красавица, шелестя полами роскошной галабеи подошла ближе. – Ты купил его мне?

– Уходи, – сказал Амин, обращаясь то ли к небу, то ли к далекому лесу. – Уходи, не…

– Ты не хочешь даже взглянуть на меня, Амин?

Юноша еще и глаза для верности закрыл.

– На тебя больно смотреть, Амани. Уходи. Пожалуйста.

– Это твое желание? – усмехнулась красавица, подходя вплотную к юноше. – Ты же так меня ждал. Сладости покупал… Долго? Ах да, десять лет. Так много для человека…

– Амани…

– Ты не можешь прогнать меня, Амин, – тонкими длинными пальчиками красавица повернула подбородок юноши, заставляя смотреть. – Я свободна. Я решаю.

Амин поднял на нее тоскливый взгляд.

– Я останусь, мой шехзаде, – шепнула ему в губы хумай. – Пока у тебя есть лукум… Ну чего же ты ждешь, глупый ибни? Поцелуй меня.

– Зачем? – шепнул Амин, не в силах оттолкнуть ее или отойти самому.

Красавица улыбнулась.

– Я так хочу.

– Затворничество не пошло тебе на пользу, – усмехнулась она пару мгновений спустя. – Как может человеческий мужчина твоего возраста и, хм, рода… Слыхал, как султан Яммы развлекается? Ну так вот, как ты можешь не желать женщин?

Амин поднял на нее ошарашенный взгляд.

– Что?

– За все эти десять лет ни одной, – красавица весело глянула в ответ. – Амин, неужели ты сравнивал их со мной? Ты же знаешь, ни одна земная женщина не ровня мне…

– Приятно знать, что какие-то вещи все-таки остаются неизменными, Валид, – вздохнул Амин. – Твое раздутое самомнение все такое же.

Красавица рассмеялась – и Амину захотелось закрыть уши, чтобы не слышать. Слишком красивый, слишком манящий был звук – как сладчайшая музыка.

– У тебя гости, – неожиданно сказала хумай, кивнув в сторону дома. – Не хочу, чтобы меня видели. Выпроводи их до ночи, – и, отвернувшись, развела в сторону руки.

– Ты снова улетаешь, – тихо произнес Амин, не делая попытки ее остановить.

– Конечно, ты же освободил меня. А я осторожна, и еще долго никто не назовет меня своей, – пропела хумай, обернувшись. – Ты мне нравишься, человек. Я вернусь к тебе. Обещаю. Скоро – ночью, если ты останешься один.

– Чем тебе мешают мои гости? Раньше ты от скромности не страдала, – заметил юноша, и хумай снова рассмеялась.

– Гордость? Это так по-человечески. Ты не понимаешь, Амин: когда я в истинном обличье, ни один смертный не устоит перед желанием. Разве что ты. А я не хочу быть пойманной. Хотя бы ближайшие лет сто.

Амин отвел от нее взгляд, отвернулся и медленно пошел к дому.

– Амин! – позвала красавица скрипуче-нечеловеческим голосом.

Юноша обернулся.

– Захир мухлюет, – и улыбнулась – так похоже на Валида, что у Амина екнуло сердце.

А потом в небо поднялась прекрасная синяя птица – и это было так знакомо, так похоже на то, что Амин снова ее упустил…

Вздохнув, юноша отвернулся и вошел в дом.

– Я выиграл! – объявил султан, довольно улыбаясь. – Все, Амин, поедешь с нами!..

Амин прошел к клетчатой доске, передвинул пару фигур, положил перед Захиром разноцветные фишки.

– Ты мухлюешь.

– А как ты догадался? – с детской непосредственностью поинтересовался Захир. И, повернувшись к хихикающим сыновьям, со вздохом сказал: – Не будет у вас наставника. Пока не будет, – добавил он, хитро улыбнувшись Амину.

– Да не больно-то и хоте… – начал было Карим, старший из двух братьев-шехзаде, но Рошан вовремя пихнул его локтем под бок. Карим закашлялся и сказал уже совершенно другое: – Пап, а можно Гувейда с нами пойдет?

Амин вопросительно глянул на девушку. Та засмеялась – в унисон султану. И покраснела, столкнувшись взглядом с Рахимом-пашой. Конечно, будущая жена визиря согласилась. Какая женщина откажет, когда на нее так смотрят?

К ночи Амин остался один – потрескивал в очаге огонь, стрекотали сверчки, и кряхтя, пробирался в окно Валид, шепотом ругаясь, что ему неудобно, ставни мешают, «и вообще, в этом жутком доме мы с тобой жить не будем!»

* * *

Где-то пару лет спустя

Завернутый в хаик путешественник требовательно постучал в украшенные ворота усадьбы на отшибе – в лесу, подальше от города. Открывать не спешили – тишину вокруг перерывала только песня цикад да ленивый шелест листвы. Из-за высокой ограды одуряюще пахло медом – и где-то и впрямь монотонно жужжали пчелы, навевая сонную одурь.

Наконец, створки, заскрипев, распахнулись.

Путешественник удивленно глянул на юношу, раздетого по пояс и в запачканных землей зеленых шальварах. Рассудил, что это уж точно не хозяин – не может советник султана быть так молод… и так непотребно выглядеть. Значит, его раб.

– Мне нужно увидеть хозяина, – потребовал путешественник. Он привык приказывать – и совсем не привык ждать.

Юноша с улыбкой склонил голову. И как-то странно, по-змеиному, прошипел:

– Да, с-с-сайед.

Сад в беспорядке зарос чудными цветами – ничего подобного путешественник не встречал даже в знаменитых садах Сейтарии, подаренных влюбленным султаном своей несговорчивой супруге. Покачивались тяжелые, напоминающие груши, плоды, сладкий запах окутывал тяжелым покрывалом, сплетаясь со свежим ароматом эвкалипта. Путешественник удивился, но как следует осмотреть не успел – перед ним открыли дверь дома. Внутри было прохладно, где-то недалеко (наверное, во внутреннем дворике) шелестел фонтан, и еще один раб – встрепанный мальчишка в видавшей лучшие дни абае – намывал пол с таким видом, будто мучился от пыток придворного палача.

– Ну че уставился? – буркнул он, плеснув водой прямо под ноги гостю.

– Валид, не отвлекайся, – раздался насмешливый голос, и в комнату вошел светловолосый юноша, одетый куда лучше и опрятней своих слуг, но все-таки слишком молодой для советника султана.

– Я больше никогда не стану играть с тобой в эту шайтанову игру! – непочтительно взвыл в ответ мальчик.

– Ты это уже говорил. И второй раз попался, – улыбнулся юноша. – Ну куда это годится? – и, наконец заметив гостя, поклонился. – Мир вам, сайед…

– Вы Амин? – выпалил путешественник. – Советник султана…

Юноша не стал дослушивать. Только улыбнулся настороженно:

– Да.

Все еще недоверчиво путешественник оглядел его, рабов, комнату.

– Это правда, что вы поймали хумай?

В наступившей тишине плеск и звон покатившегося по мраморным плитам ведра был подобен хлысту задиристого Манафа, бога ненастья.

– Еще один! – проскрипел мальчишка.