Сны богов и монстров - Лэйни Тейлор

Их тут всегда кишмя кишело. И где они сейчас, спрашивается? Или Разгут неверно оценил страх человечества перед концом света? Неужели организованный им спектакль произвел недостаточное впечатление?

Иаил пребывал в мерзком настроении. Он метался по роскошным апартаментам, то изрыгая хулу, то храня ледяное молчание. Он сыпал проклятия тихим голосом, под нос, не позволяя себе ни капли «неангельских» манер, которые пришлись бы его благочестивым хозяевам, что называется, против шерсти. Он играл свою роль без антрактов: на дипломатических приемах, на тожественных обедах, везде и всегда. Католическая церковь устраивала процессию за процессией, и, конечно, им на этом маскараде отводилась главная роль. Еще одна церемония, думал Разгут, на которой мне придется грушей болтаться на спине Иаила и слушать, как старикашка в дурацком халате болтает на латыни, – и я завизжу!

Завизжу и стану видимым – просто чтобы придуркам жизнь медом не казалась.

Поэтому он с такой вспышкой надежды наблюдал за робкими шаркающими пританцовками, которые исполнял у дверей один из слуг папского дворца.

Шаг вперед, шаг назад, руки вспархивают, как крылышки у цыпленка. Один из тех, кому разрешили заходить в отведенные ангелам покои. До сих пор он всегда стоял потупившись, не смея поднять глаз в «священном» присутствии. Несколько раз Разгуту даже приходило в голову, что сними он с себя невидимость, слуги все равно его не заметят, так сдержанно они себя вели. Почти как призраки – хотя такой вариант загробной жизни вызывал у Разгута прилив желчи.

Или, может, желчь приливала от слишком обильной кормежки?

Он так не питался уже несколько столетий; забавно, что дискомфорт в переполненном кишечнике еще не побудил его уменьшить порции. Чуть позже.

Или нет.

Слуга кашлянул. Бешеный стук его сердца разносился по всему помещению. Стоящие в карауле солдаты Доминиона не шелохнулись, а императора здесь не было – ушел отдыхать в личные покои. Разгут уже собирался заговорить. Интересно, как отреагирует слуга, если услышит бесплотный голос? Нет, нельзя. Пришедший взял себя в руки, слегка распрямился, вытащил из кармана накрахмаленной безукоризненной ливреи конверт и положил на пол.

Конверт.

Разгут не отводил от конверта глаз. Он подозревал, что должно там содержаться, и его надежда еще возросла.

Наконец-то.

Слуга удалился. Резкий рывок – и… Из своих покоев его уже звал император. Разгут, вновь ставший видимым, с конвертом в руке доковылял до столика с освежающими напитками, никак не показывая собственное острое облегчение и любопытство. Вытащил листок бумаги.

– Что там?

Император сгорал от нетерпения. Разгут подумал: сегодня Иаилу повезло.

– Не знаю, – сказал калека, и это было совершенной правдой. Он еще не развернул листок. – Вероятно, письмо от почитателя. Может быть, приглашение на крестины. Или предложение руки и сердца.

– Читай! – приказал император.

Разгут помолчал, будто обдумывая ответ, и испортил воздух. Сморщился: действие потребовало некоторых усилий. Вокруг запахло. Сильно. Императора, равно как и британскую королеву, это не позабавило. Шрам побелел, как во время приступа ярости, и Иаил начал цедить слова сквозь стиснутые зубы. Один плюс в этом был: теперь во все стороны не летела слюна.

– Прочитай мне, – повторил Иаил убийственно тихим голосом, и Разгут прикинул, что от трепки его отделяет всего один шаг. Если он продолжит нарываться, то скоро получит.

Император произнес:

– Помоги мне, и я помогу тебе.

А повеселиться тогда как? Разгут набил полный рот колбасками – пока не отняли, – и Иаил, оценив качество исполнения, кивком головы отдал приказ.

Оба знали, что это не подействует. Обычная рутинная процедура.

Трепка была выдана и получена. Позже, когда новые раны Разгута пятнали сукровицей прекрасные шелковые подушки пятисотлетнего кресла, Иаил сделал вторую попытку.

– Когда мы доберемся до Дальних островов, когда стелианцы падут к моим ногам, прежде чем окончательно их сокрушить, я потребую от них службы. Они будут пресмыкаться и умолять меня о милосердии. И выполнят все, что я захочу.

Разгут злобно улыбнулся. Ты сначала доберись, подумал он, но не стал лишать императора его иллюзий.

Иаил продолжил, явно стараясь казаться добросердечным, – маска, которая давалась ему страшно тяжело:

– Если… если кое-кто постарается быть полезным, сейчас и потом, то – возможно, возможно! – я тоже постараюсь. Держу пари, стелианцам по силам тебя… починить.

– Как?!

Разгут подпрыгнул, всплеснул руками, прижал их к щекам с выражением победительницы конкурса красоты, услышавшей, как жюри называет ее имя.

– Меня?! Правда?!

Иаилу хватило ума понять, что над ним насмехаются, но не хватило, чтобы скрыть от Падшего свое разочарование.

– Ах, извини. Я-то думал, тебе это интересно. Ну нет так нет.

Было бы интересно – с одной существенной поправкой. Нет, двумя. Можно было ограничиться первой: Иаил врал. А если бы и не врал, стелианцы ни за что не окажут благодеяние врагу. Разгут помнил их по прежним временам: такие недруги не покоряются. Если – это было трудно представить просто потому, что раньше такого никогда не бывало, – если бы они поняли, что проигрывают, то вместо капитуляции принесли бы себя в жертву.

Разгут сказал:

– Я мечтаю вовсе не об этом.

– Да? А о чем?

Когда Разгут заключал с синеволосой милашкой сделку, его желание было простым. Он ей – дорогу в Эрец, она ему – способность летать. Однако полет далеко не все. Трудно вновь стать цельным: ведь его ноги и крылья были изувечены, и он понимал, что это необратимо, но его истинное, самое сильное, самое сокровенное желание было другим.

– Я хочу домой.

Голос дрожал от насмешки, сарказма и обычной злой радости. Даже сам Разгут понимал: слова прозвучали по-детски.

Иаил изумленно уставился на него.

– Ну, это легко.

И вот за последнюю фразу, больше, чем за все остальное, сделанное или сказанное, Разгут захотел свернуть императору шею. Пустота внутри стала такой огромной, она так давила, что иногда выбивала дыхание, и он напоминал себе, что Иаил ничего не знает. Никто не знает.

– Не так уж и легко.

Если Разгут Трижды Падший и знал что-либо без тени сомнения, так это одно: ему никогда не вернуться домой.

Чтобы скрыть собственное расстройство, он развернул письмо. О чем оно? От кого? Что им предлагают?

Время уже пришло?

Мысль была горькой и сладкой одновременно. Разгут знал, что Иаил убьет его в ту же секунду, когда в калеке исчезнет нужда, а жизнь, даже такая жалкая, все-таки была жизнью. Со сводящей с ума осторожностью, медленно-медленно, насколько только позволяли трясущиеся пальцы, изгнанный ангел расправил страницы послания.