Мои воспоминания о войне. Первая мировая война в записках германского полководца. 1914-1918 - Эрих Людендорф

Штаты батальонов немного уменьшились, но они вполне сохранили былую боеспособность и могли нанести врагу достаточно мощный удар, чтобы заставить его искать мира.

И ОКХ снова намеревалось атаковать противника там, где он был слабее. Поэтому главное командование предусмотрело на середину июля наступление по обе стороны Реймса, что помогло бы одновременно улучшить тыловые коммуникации 7-й армии между Эной и Марной.

Затем мы планировали перебросить отсюда артиллерийские, минометные и авиационные части во Фландрию, где, при благополучном стечении обстоятельств, спустя четырнадцать дней рассчитывали ударить по неприятелю. Мы надеялись на заметное ослабление обороны противника во Фландрии при удачном исходе операции у Реймса.

План атаки под Реймсом зиждился на прочной основе. Мы подошли к его разработке с твердой уверенностью в успехе. В последних боях солдаты группы армий кронпринца Германского великолепно сражались, как и подобает бойцам народного ополчения. И вот что самое главное – наши части во всех ситуациях продемонстрировали свое полное превосходство над врагом, когда их использовали с учетом их своеобразия.

А в это время постоянно нарастал поток сообщений из войсковых частей Германии о неблагоприятном влиянии на фронтовиков настроений в стране. Армейские чины жаловались также на засилье враждебной пропаганды. Войска буквально захлестнул поток вражеских пропагандистских писаний, представлявших серьезную угрозу. ОКХ объявило вознаграждение за сбор и сдачу подобных материалов. Но воспрепятствовать его ядовитому воздействию на мозги и сердца наших солдат ОКХ не могло. Противодействовать вражеской пропаганде по-настоящему можно было, к сожалению, в тех условиях только при активном содействии германского правительства. Одних занятий по патриотическому воспитанию было недостаточно.

Ухудшению психологического состояния войск во многом способствовало и зачисление вновь в действующую армию после продолжительного отпуска солдат, вернувшихся из русского плена. С ними частично проникли на фронт и преступные идеи. Сначала эти бывшие военнопленные вообще отказывались снова надевать военную форму и идти на фронт, полагая, что им, как и солдатам, вернувшимся по обмену из английского и французского плена, уже больше не нужно воевать. В Грауденце дело дошло до серьезных волнений.

Слишком многое влияло на душевное состояние стоявших на Западе германских частей, ослабленных гриппом и недовольных скудным и однообразным питанием. Захваченный в наступлениях провиант позволил какое-то время несколько разнообразить солдатский рацион, но уже ощущалась острая нехватка картофеля, хотя его урожай в Германии в прошлом году был особенно богат.

В баварских воинских частях ширились сепаратистские настроения. Влияние этих устремлений, распространяемых с молчаливого согласия баварского правительства и поддерживаемых вражеской пропагандой, отчетливо чувствовалось. Подстрекательская деятельность против кайзера, кронпринцев и всего королевского дома приносила свои плоды. Постепенно баварские солдаты стали воспринимать войну как чисто прусскую затею. Командиры использовали их в боях уже не столь охотно, как в первые годы войны.

Германия полностью находилась под влиянием вражеской пропаганды и речей государственных деятелей другой стороны, чьи выступления в первую очередь предназначались для нас. Все партии, представленные в парламентском большинстве, за исключением правых центристов, не уставали повторять основные тезисы враждебной пропаганды и спешили со своими предложениями относительно примирения, взаимопонимания и разоружения, не заботясь о необходимости сначала решить проблему нового миропорядка. Статс-секретарь ведомства иностранных дел, олицетворявший подобные взгляды, даже заявил, что исход войны не может быть решен только на полях сражений. Он, разумеется, вслух произнес то, о чем депутатское большинство думало. Так говорили в рейхстаге, в печати и повсюду нашему измученному народу и солдатам на фронте, от которых ОКХ требовало воевать, не щадя своей жизни. Разве могли при подобном постоянном внушении слабые натуры окрепнуть духом? Разве можно было ожидать, чтобы самоотверженно сражались за монарха и отчество молодые люди, росшие без надлежащего родительского воспитания в условиях политической партийной сутолоки и жизненных наслаждений, внезапно, после короткой подготовки, отправленные на фронт, или сбитые с толку мужчины, ставшие солдатами в связи с истечением срока брони? Разве не логичнее было предположить, что все они прежде всего станут думать о спасении собственной жизни?

Кроме того, все ближе к Германии подбирался большевизм, уже официально обосновавшийся в Берлине, чьи идеи охотно подхватили и распространяли независимые социал-демократы. Мы предостерегали от появления в Берлине Иоффе и, по инициативе главнокомандующего на Востоке, предлагали вести с ним дальнейшие переговоры в одном из городов оккупированной территории. Мы неоднократно указывали компетентным службам на революционную деятельность русского посольства в Берлине с его многочисленным служебным персоналом, на его связь с независимыми социал-демократами и их революционную работу, но никакой реакции не последовало. Господин Иоффе, при всей его уступчивости и сговорчивости, смог до такой степени ослабить боевой дух немецкой нации, в какой не удавалось Антанте с помощью блокады и пропагандистских трюков.

Он снабжал нацеленные на переворот подрывные элементы Германии денежными средствами. Его революционная деятельность стала известна в полном объеме, разумеется, лишь позднее. В Магдебурге руководитель независимых социал-демократов Ватер заявил: «С 25 января 1918 г. мы последовательно готовили переворот. Своих людей, отправлявшихся на фронт, мы побуждали к дезертирству. Дезертиров мы организовывали, снабжали фальшивыми документами, деньгами и листовками и посылали во все стороны, но главным образом снова на фронт, где они должны были обрабатывать солдат и разлагать фронт. Они убеждали солдат переходить на сторону противника, и разложение, таким образом, медленно, но верно свершилось».

Сказывалось также влияние отпускников, зараженных революционными и большевистскими идеями. В поездах тоже велась активная пропаганда. Ехавших в отпуск солдат убеждали не возвращаться на фронт, следовавших на фронт подбивали на пассивное сопротивление, склоняли к дезертирству или мятежу. В конце июня – начале июля многое еще четко не просматривалось, но уже незаметно и неудержимо надвигалось.

Немецких буржуазных либералов, социалистов и большевиков объединяло одно стремление – всячески подорвать власть; работа в этом направлении шла уже десятилетиями. И вот, когда государство оказалось в беде, все вышло на поверхность. Я не стану говорить о том, как честолюбивые депутаты лишали наше слабое правительство последних остатков уважения, и о том, как со всех сторон старались поколебать мои позиции и доверие ко мне, справедливо видя во мне подлинную опору существующей власти. Я думаю только о планомерной работе против офицерского корпуса. Вместо того чтобы признать офицеров в качестве гарантов законности и порядка в государстве, в них усматривали носителей «милитаристского духа», не задумываясь над тем, какое, собственно, офицеры имеют отношение к недостаткам, виною которых они якобы являются. Все обвинения были абсолютно беспочвенными. Офицерский корпус Германии никогда не занимался политикой. В нем служили представители всех сословий и партий; каждый мог стать офицером. К сожалению, по многим признакам офицерский корпус за время войны сильно изменился и мало походил на прежний. В непорядках и нарушениях виноваты были чуждые элементы, снизившаяся мораль нации и недостаток опыта у молодых офицеров, слишком рано занявших свои командные должности из-за чрезвычайно больших потерь офицерского корпуса. Однажды у доверчивого немецкого народа откроются на эти обстоятельства глаза, и он поймет всю степень своей неблагодарности, собственной огромной вины перед этим благородным сословием, а также перед своей армией и отечеством и перед самим собой. Быть может, тогда он найдет истинных виновников. Но в тот период, как по команде, все обвинения обрушивались на офицерский корпус.