Звериное царство - Жан-Батист Дель Амо

Врач качает головой.

– Кажется, вы плохо слушали. Шансов нет. Ни одного. Лечить Анри бессмысленно. Я не понимаю, как он продержался столько времени без медицинской помощи. Единственное, что они попытаются для него сделать, – это снять боль.

Элеонора открывает дверь и выходит на порог, увидев в окно въехавшую во двор машину. Жоэль поддерживает бабушку под локоть, помогает дойти до каталки. Старуха склоняется над сыном. Гладит сухой лапкой его щеку, расправляет бороду. Берет руку Анри узловатыми пальцами с выступившими венами и перекрученными, острыми, как лезвия, сухожилиями. Она не видела Анри несколько недель, возможно месяцев, и едва узнает его. Он тянет мать за руку, хочет, чтобы она коснулась ладонью его груди. Санитары несут больного в машину, осторожно загружают и отправляются в путь, а собравшийся во дворе клан смотрит им вслед. Элеонору качает, она говорит:

– Помоги мне…

Жоэль провожает ее в дом, усаживает в кресло.

– Отец очень болен, бабушка. Мы не знали. Он не сказал. Мне так жаль…

Старуха смотрит на него строгим взглядом выцветших глаз.

– Матери тяжело наблюдать уход сына… Так что это мне жаль… Жаль, что я потеряла его очень давно и сейчас ничего не чувствую.

Она снова и снова бьет себя кулаком в грудь.

– Я больше ничего не чувствую, понимаешь? Мне даже не больно.

* * *

Серж пытается забыться, напиваясь в барах. Он просыпается после полудня, часами валяется перед телевизором, прикуривая одну сигарету от другой, литрами пьет кофе и глушит виски, а вечером покидает дом и отсутствует до рассвета. Работает один Жоэль. Каждое утро, заходя в загоны, он констатирует распространение инфекции. Отсылает в лабораторию первую серию образцов для анализа и через неделю получает отрицательные результаты. Он бежит в дом, бросает бумаги на стол перед Сержем.

– Взгляни. Ни-че-го. Я ни черта не понимаю. В крови никаких патологических изменений, и у зародышей тоже все чисто. Ни бактерий, ни антигенов. Они нашли несколько микотоксинов в зерне, но выкидышей это не объясняет.

Серж смотрит отсутствующим взглядом.

– Хорошо…

Жоэль разворачивает бумаги веером.

– Сегодня утром я нашел еще двух умирающих хряков… У нас все больше покойниц в блоке откармливания и больных маток в блоках вынашивания и кормления… Выкидыши продолжаются… Полная бессмыслица…

Серж закуривает. У него сильно дрожат руки, под глазами залегли огромные лиловые круги. Он не отвечает брату, делает очередную затяжку и едва сдерживает спазм – то ли удовольствия, то ли отвращения.

– Если бы ты его видел, – говорит он, выдохнув дым, – если бы ты только видел отца в больничной ночнушке, с голой задницей… Он такой… трогательный… Я много часов просидел у его кровати, ждал, когда он откроет глаза. Дождался… Он увидел меня, поманил к себе… Я подставил ухо… Знаешь, что он сказал? Велел исчезнуть… Да, да, ты не ослышался – приказал мне убираться… Заявил, что хочет сдохнуть один, достойно, по-мужски… Какой сын согласится бросить отца один на один с Безносой? Я с места не сдвинулся, не был уверен, что правильно понял… Хотел его урезонить… Он вцепился мне в рубашку и завопил: Пошел вон! Собрался с силами, плюнул мне в рожу, как последнему отбросу… И указал на дверь, так резко махнув рукой, что вырвал иглу капельницы из вены и начал писать кровью… Я все для него сделал, пожертвовал моей сраной жизнью… А он… Вот как он со мной обошелся… Хочешь знать, что я сделал? Захлопнул пасть, Жоэль… Не вякнул ни слова… Поступил так, как поступал всегда… С тех пор как появился на свет… Я подчинился… понурил голову, согнул хребет и ушел из треклятой палаты…

Серж раздавил окурок в кофейной гуще. Жоэль встал.

– Мы все возьмем в свои руки, – сказал он. – Я попросил Леруа сделать еще одну серию анализов, взять у самок мазки. Рано или поздно врачи разберутся, в чем дело. Считая с конца прошлого месяца, у нас тридцать выкидышей. Ты должен мне помочь, Серж, или начнется массовый падеж.

– Ты что – не понимаешь? Все это… Свинарник… Свиньи… Мы не сумеем… Ничего не решим, ничего не исправим…

Серж хочет налить себе виски, но Жоэль отбирает у него бутылку, швыряет об стену. Осколки летят во все стороны.

– На тебе столько же ответственности, сколько на мне, слышишь? На мне и на старике…

Серж пожимает плечами.

– Ну конечно. И что с того?

Жоэль обвиняющим жестом наставляет на брата указательный палец, открывает рот, собираясь бросить ему в лицо обвинение, передумывает и выходит, хлопнув дверью.

* * *

Жером рассматривает кукол. Сколько раз они отправлялись с ними в путешествие! Жюли-Мари принимала решение перед каникулами, запихивала в чемодан несколько пар шорт, две-три футболки, трусики, носки и тащила Жерома к проржавевшему остову «Рено 4CV»[64], стоявшему на тормозных башмаках в высокой траве на заднем дворе фермы.

Жюли-Мари устраивала кукол на заднем сиденье и приказывала Жерому следить за ее сестрами и не надоедать ей, потому что аварии случаются неожиданно: отвлекся на секунду и – бим, бум, бам, целая драма, ты в кювете или влепился в платан, покалечился, переломал руки-ноги, а у кукол поотрывались головы…

Девочка захлопывала дверцу с позеленевшими стеклами, обходила машину и оставляла Жерома одного в развалине, пахнущей ржавым металлом, гниющей обивкой кресел, миллион раз помеченных кошками: Элеонорины любимицы проникают внутрь через одну из дыр, проделанных в кузове временем, ржавчиной и влагой.

Жюли-Мари садилась на водительское место, поправляла зеркало и заодно проверяла, как там веселая семейка. Направление всегда было одно – море и горы, другого она не знала.

Она вставляла ключ в замок зажигания, чертыхалась, когда отсутствующий двигатель начинал чихать и не желал заводиться, потом облегченно вздыхала и бралась за баранку, которую только она и видела. Брат с сестрой оставляли за спиной ферму, Пюи-Ларок, знакомые поля, и Жером слушал, как Жюли-Мари расписывает окрестный пейзаж, деревни троглодитов, вулканы, плюющиеся пеплом и лавой, озера со сверкающей гладью вод, над которыми прыгают серебристые летающие рыбы, огромные серые города, взметнувшиеся в небо по воле человека, крутые гранитные опрокидывающиеся в море берега. Они с риском для жизни мчались по серпантину, Жером внимал, Жюли-Мари рулила. Он смотрел через окно на райский сад, но видел только старый хлам и часто засыпал, а когда открывал глаза, сестры рядом не было.

Иногда Катрин и Габриэль звали их со двора, нарушая волшебство момента, но мальчику все равно казалось, что он и правда путешествовал сквозь пространство и время, по разным измерениям и бескрайним мирам.