Спасти Кэрол - Джош Малерман

– О, Фарра…

– Но он меня не увидел. Слава богу, он меня не увидел. А потом встал и… и ушел.

Клайд тоже встал и подошел к жене. Положил ей руки на плечи, и Фарра расплакалась, уже не сдерживаясь, во весь голос. Потом Клайд приблизился к лампе и задул огонь, после чего встал к окну и долго вглядывался в темноту. Фарра неподвижно сидела за столом. Клайд прошел по всему дому, проверил остальные окна, шкафы, заглянул под кровать. После чего вернулся к Фарре и сказал:

– Ты должна обо всем рассказать шерифу Опалу. Придется побороть страх, Фарра, и пойти к нему.

– Нет, я не пойду. И на похороны тоже не пойду. Ты меня понимаешь? Я больше и близко не подойду к этому человеку.

Клайд покачал головой, но в темноте Фарра этого не увидела.

– Я пойду к ней, когда все кончится. Одна. Выкажу ей свое уважение. Но к этому человеку не приближусь и на шаг.

Клайд услышал, как она выпила.

– Еще хочешь, Клайд? – спросила Фарра.

– Конечно! – ответил он и протянул стакан.

А вдруг она очнется прямо сейчас? Войдет, покачиваясь, через переднюю дверь, держась руками за голову, жалуясь на разбитость во всем теле и на страшную усталость? И начнет рассказывать о том, что слышала там, внутри своей комы? О, этот образ Кэрол, стоящей в вестибюле дома, а сзади – распахнутая в ночь дверь! Ночной ветер колышет ее черные волосы, в груди – тысячи подавленных криков и история, которую она так и не поведала ждавшим встречи с нею баньши, история о том, как ее едва не похоронил заживо ее собственный муж.

Дуайт ослабил галстук. За окном гостиной ухнула сова, и он подскочил к окну, напряженно вглядываясь в темноту, почти уверенный в том, что сейчас увидит Кэрол: неподвижные глаза открыты, руки вытянуты вперед, словно она все еще пытается дотянуться и схватить его.

Но Кэрол, придавленная к полу грузом камней и земли с дороги, пребывала в неподвижности на полу экипажа.

И тем не менее…

Вдруг она проснется – и прямо сейчас? Ведь раньше ей, бывало, требовалось и меньшее количество времени, чтобы очнуться. Тем более что раньше она не садилась… и вообще не двигалась.

Дуайт сел на край кушетки. Тиканье каминных часов вязло и тонуло в мягкой мебели, стоящей по стенам гостиной. Секунды тянулись мучительно долго. Сколько их еще должно пролететь, пока все не закончится? Тридцать тысяч? Или больше?

Дуайт поднялся с кушетки, отирая пот со лба. Прошло несколько минут, прежде чем он осознал, что, не отрываясь, смотрит на маленькую диванную подушку, которой так удобно было бы навек остановить и без того нечастое дыхание жены.

Снаружи, с улицы, вновь донесся крик совы. Дуайт вглядывался в ночь, почти уверенный, что вот-вот увидит силуэт очнувшейся Кэрол, выбирающейся из экипажа.

– Дуайт, – скажет она. – Я проснулась… я проснулась…

Он приложил ладони к стеклу, блокируя отражение лампы, горящей в гостиной.

Дверцы экипажа были закрыты.

Но что, если она проснется? Прямо сейчас? Не было никаких оснований полагать, что это невозможно. Она вполне способна на это. И что ему тогда делать? Застрелить ее? Задушить? Утопить? Если она очнется, то первым делом отправится к шерифу. Да она просто обязана сделать это. А Опал станет утешать ее, одновременно заряжая пистолет и доставая ключи от камеры, куда посадит его, Дуайта.

И пойдет к нему.

И, может быть, он уже близко.

Джеймс Мокси в пути, он все ближе и ближе.

Влажными от пота, дрожащими ладонями Дуайт попытался пригладить волосы. Как это ужасно, что Кэрол знакома с одним из самых известных героев Большой дороги! Было что-то чертовски несправедливое в том, что этот человек, это чудовище, презирающее законы, приближается, рассекая ночную темноту крупом своей черной лошади, чтобы голыми руками отворить деревянный гроб, уже приготовленный для Кэрол.

– О, господи! – проговорил Дуайт почти что детским голоском. – А что, если она проснется прямо сейчас?

Он спрячется. Да, как только он услышит скрип открывающейся дверцы экипажа, он бросится в кухню и спрячется.

Часы на камине продолжали отсчитывать ход времени.

Дуайт принялся расхаживать по гостиной. Лампы отбрасывали тени по всей комнате, с отменным вкусом украшенной на деньги Кэрол. И каждая тень напоминала ему тень жены, а также тени тех, кого она встречала в Воющем городе, когда была в двух шагах от смерти. Своих друзей. А что, если убить ее прямо сейчас? Дуайт посмотрел на диванную подушку, которую сжимал так яростно, что побелели костяшки пальцев. Но из-за окна внезапно раздался еще один звук, заставивший его замереть. Подушка упала к его ногам. Он был почти уверен, что услышал чьи-то шаги. Листья на садовой дорожке хрустели под весом существа, много более тяжелого, чем белка, чем заяц или даже лисица. Инстинктивно Дуайт попятился туда, куда не достигал свет лампы, туда, где еще вчера его вечерние гостьи шепотом обсуждали смерть Кэрол Эверс. Ему страшно хотелось отвести взгляд от окна, но сделать это он был не в силах. Он всхлипнул – тонкий, приглушенный звук, и вдруг увидел оленя, который, словно призрак, бродил по газону. Черт бы побрал этого Мандерса с его мертвецами! Черт бы побрал эту Болезнь, терзающую Хэрроуз! Это они виноваты в том, что Кэрол подарены эти тридцать тысяч секунд, в каждую из которых она способна очнуться. Часы отсчитывали чертовы секунды, и Дуайт, схватив их, с силой швырнул о кирпичную раму камина.

– Прах тебя разбери, время! – завопил он.

Да, если бы Дуайт убил Кэрол, шериф неизбежно нашел бы следы убийства на ее теле.

– Никаких следов! – сказал он себе, после чего тронул кончиками пальцев царапину на щеке. Царапину, которой наградила его Кэрол.

А что, если она очнется, и прямо сейчас?

– Ты все не так услышала, Кэрол, – скажет он. – То, что тебе привиделось – это страшный кошмар, приснившийся тебе, дорогая, и ничего больше. Результат помутнения рассудка. Страшный сон, и больше ничего.

Дуайт тяжело дышал. Такой отличный план, и – впустую! Если она очнется!

Ему показалось, что в темноте блеснул луч света. Свет явно шел от экипажа. И Дуайт увидел: дверца открывается. Его жена, окруженная ореолом дьявольского сияния, выходит наружу. Ее лицо – личина могильного насельника; она покрыта землей и источает смрад могилы – так как он того хотел. Она мертва и в то же время жива! Она подходит к нему, объятому ужасом, с тонкими, свисающими прядками смоляных волос и черными, как сажа, ногтями, и зубы ее стучат, когда голосом, полным ярости, она обращается к нему. Они все знают, Дуайт. Они знают, что ты похоронил свою жену заживо, потому что устал быть ее тенью и захотел завладеть ее домом и богатством, и у тебя не хватило смелости убить ее, и ты стал ждать, пока она не сделает это сама… но ты даже с этим не сумел справиться…