Аэропорт. На грани катастрофы (сборник) - Джон Кэсл

в котором продолжаешься ты.

Вернон молчал.

Гвен спросила:

– Ты когда-нибудь думаешь о ней? Хочется тебе узнать, где она, какая она?

Лгать не было смысла.

– Да, – сказала Вернон. – Бывает.

– А есть ли у тебя возможность что-нибудь о ней узнать?

Вернон снова покачал головой. Однажды он пытался навести справки, но ему сказали, что после того, как ребенок усыновлен, все прежние документы уничтожаются. Значит, он не сможет ничего узнать… никогда.

Гвен пила чай и поверх края чашки поглядывала по сторонам. Вернон почувствовал, что она уже вполне овладела собой, в глазах не было слез.

Она улыбнулась и сказала:

– Ах, друг мой, как много я причиняю тебе беспокойства.

Он ответил – на этот раз вполне искренне:

– Дело не только в моем беспокойстве. Главное – поступить так, как будет лучше для тебя.

– Ну что ж, вероятно, в конце концов я поступлю так, как подсказывает здравый смысл. Сделаю аборт. Но я должна сначала все это обдумать, обсудить.

– Если ты придешь к такому решению, я тебе помогу. Но нельзя раздумывать слишком долго.

– Вероятно, да.

– Послушай, Гвен, – сказал Вернон, стараясь укрепить ее в этой мысли, – это же делается быстро и в смысле здоровья ничем тебе не грозит, ручаюсь. – Он принялся рассказывать ей о шведской клинике, сказал, что возьмет на себя все расходы, а администрация авиакомпании пойдет навстречу и доставит ее туда.

– Когда мы будем лететь обратно, я уже приму решение, обещаю тебе, – мягко сказала Гвен.

Вернон взял со столика счет, и они встали. Гвен уже нужно было спешить, чтобы быть на месте и встречать пассажиров, отлетавших рейсом номер два.

Когда они выходили из кафе, Гвен сказала:

– Вероятно, мне еще очень повезло, что я имею дело с таким человеком, как ты. Многие мужчины просто бросили бы меня без лишних слов.

– Я никогда тебя не брошу.

Но он уже знал теперь наверняка, что бросит ее. Когда все – и Неаполь, и аборт – будет позади, он порвет с Гвен, положит конец их связи; он постарается сделать это как можно деликатнее, но разрыв должен быть окончательным и полным. Осуществить это будет не слишком трудно. Придется, конечно, пережить несколько неприятных минут, когда Гвен узнает о его намерении, но она не из тех, кто устраивает сцены, он уже убедился в этом теперь. Так или иначе, он с этим справится, да ему и не впервой – он уже не раз успешно выпутывался из любых интрижек.

Хотя, правду сказать, с Гвен дело обстояло несколько иначе, чем с другими. Ни одна женщина не занимала его так, как она. Ни с одной женщиной не было ему так хорошо. Расстаться с ней будет ему нелегко, и он знал, что впоследствии еще не раз у него возникнет соблазн изменить свое решение.

И все же он его не изменит. Придя к какому-либо решению, Вернон Димирест неуклонно его выполнял. Да, так было всегда. Он воспитал в себе самодисциплину, и она вошла у него в привычку.

К тому же здравый смысл подсказывал ему, что если он в ближайшее время не порвет с Гвен, потом у него не хватит на это сил. И тогда не спасет никакая самодисциплина: он просто не сможет отказаться от нее. А если так, значит, он будет связан по рукам и ногам. Тогда уже ему самому потребуется узаконить их отношения, и это повлечет за собой тяжелую ломку всей жизни: семья, работа, душевный покой – все полетит к черту. А ведь он твердо решил, что надо этого избежать. Лет десять – пятнадцать назад это, пожалуй, еще было возможно, но не теперь.

Он тронул Гвен за локоть:

– Ступай вперед. Я сейчас приду. – В главном зале в поредевшей на мгновение толпе пассажиров он заметил фигуру Мела Бейкерсфелда. Вернона Димиреста не пугало, что его увидят вместе с Гвен, тем не менее было бы глупо афишировать их отношения перед родственниками.

Вернон видел, что его шурин погружен в разговор с лейтенантом Недом Ордвеем – молодым, славным и весьма энергичным негром, начальником полицейского отделения аэропорта. Вполне возможно, что Мел, поглощенный разговором, и не заметит его. Это вполне устраивало Димиреста, который совершенно не стремился к такой встрече, хотя и не собирался намеренно ее избегать.

Гвен скрылась – лишь на мгновение в толпе мелькнули ее стройные ноги с тонкими щиколотками… О соле мио… Скорее бы уж Неаполь!

Черт побери! Мел Бейкерсфелд все-таки увидел его.

– Я искал вас, – говорил лейтенант Ордвей Мелу. – Мне сейчас стало известно, что к нам должны пожаловать гости. Сотни две-три, а может, и больше.

Сегодня начальник полиции аэропорта был одет в форму. Высокий рост и осанка делали его внушительным, похожим на вождя какого-нибудь африканского племени, вот только голос у него звучал неожиданно мягко.

– У нас и так уже немало гостей, – сказал Мел, окидывая взглядом шумный, заполненный людьми зал и направляясь к своему кабинету. – Их даже не сотни, а тысячи.

– Я имею в виду не пассажиров, – сказал Ордвей. – Я говорю о тех, что могут причинить куда больше хлопот.

Он рассказал Мелу о митинге протеста, состоявшемся в Медоувуде. Теперь, после закрытия митинга, большинство его участников направляются в аэропорт. Об этом митинге в Медоувуде и о том, какие он преследует цели, лейтенанту Ордвею сообщили репортеры телевидения и попросили разрешения установить свои камеры в здании аэровокзала. Переговорив с ребятами с телевидения, Ордвей позвонил приятелю из газеты «Трибюн», и тот вкратце изложил ему суть репортажа, который только что передал в редакцию репортер, присутствовавший на митинге.

– А, черт! – проворчал Мел. – Надо же было им выбрать именно сегодняшний вечер! Нам и без них хватает забот.

– Мне кажется, они именно на это и рассчитывают: надеются, что при такой обстановке им удастся большего добиться. Вот я и подумал, что мне следует, пожалуй, предупредить вас, потому что они, наверное, захотят разговаривать с вами, а также, возможно, и с представителями Федерального управления авиации.

Мел сказал угрюмо:

– Федеральное управление уходит в подполье всякий раз, как только начинаются какие-нибудь осложнения вроде этих. И появляется на свет Божий лишь после того, как прозвучит отбой.

– Ну а вы как? – Полицейский усмехнулся. – Вы тоже намерены уклониться?

– Нет. Можете передать им, что я готов принять их представителей. Человек пять-шесть, не больше, хоть я и считаю, что в такой момент это пустая трата времени. Я же ничего не могу предпринять, решительно ничего.

– Вы понимаете, – сказал Ордвей, – если не возникнет беспорядков и не будет нанесено