Вода в озере никогда не бывает сладкой - Джулия Каминито

хранимые им воспоминания, его испорченную кожу, ложбинку под локтем, выемку пупка; мать в ярости оттаскивает меня, уводит прочь, точно поток, она несет течением ветки, камни, выбрасывает змей к устью, она будто река, не знающая покоя.

Я еще молода, но уже успела состариться, я лишилась права сопротивляться решениям семьи, так ни разу его и не обретя, я точно проехала свою остановку и теперь обязана ехать до конечной, никто и не подумал спросить моего мнения, дозволить поучаствовать в принятии важного решения. Антония – по-прежнему та же мать, какой была в детстве, та, что поддерживает стены и не дает им обрушиться, та, что выносит нас на плечах из горящего дома.

Я закрываю дверь в комнату, и за ней остаются плакат на мой восемнадцатый день рождения, фотографии Ирис и Агаты, мои фотографии, морда медведя по кличке Баббл, поистершаяся от времени и ненужности, – моего трофея, он стоит столько же, сколько медаль за веселые старты в деревне, со временем миг моего триумфа и обретенной власти превращается в пыль.

В понедельник мы вытаскиваем все из шкафов, во вторник разбираем вещи в ванной, в среду дело доходит до кухонного гарнитура, в четверг – до ковров и прочего текстиля, в пятницу мы выбрасываем черные мешки, в субботу моем полы и сантехнику, в воскресенье мы готовы к отъезду.

Площадь с каруселями и аттракционами, улицы, дороги, магазины, подъем в гору – все остается позади, и расстояние между нами и теми, кем мы были раньше, растет, пока машины, груженные нашим скарбом, отправляются в путь, в сторону дома, который, может, уже и не наш, прощаются с домом, который мы только что оставили ни с чем.

Когда мы приезжаем в Рим, Антония наказывает водителям припарковаться вторым рядом под домом на Корсо Триесте; она выходит из кабины, у нее торчат кости, рыжие волосы собраны в высокий хвост, пуховик застегнут наглухо, до подбородка, лицо гладкое и злобное, она заставляет открыть ворота и впустить нас, те самые ворота, которые украли фашисты, те, что напоминают мне: у этого места есть своя история.

Роберта умерла четыре года назад, во сне, просто перестала дышать, я снова вижу ее привычный солнечный уголок, сегодня там ложится тень, в фонтане с рыбками теперь нет воды, в него посадили суккуленты, вижу двор и розы – желтые, красные и коралловые, – в доме сменились жильцы, здесь сдаются квартиры посуточно и разместились недорогие гостиницы, студентки снимают квартиры в складчину, в семьях все меньше детей – в общем, не стоило опасаться, что цена на аренду упадет, рынок недвижимости в Риме всегда создает прибыль, и когда рабочих мест стало меньше, сдача квартир превратилась в работу.

Антония держит в руках ящик с инструментами, тащит его по лестнице до нашего этажа, все вокруг кажется чужим, но в то же время нас как будто ждали.

Под звонком больше нет таблички с нашей фамилией, только маленькая белая плашка, под дверью лежит плотный красный коврик, мать резко сдвигает его ногой, замок поменяли, дверь заколотили намертво.

– Это наш дом, – кричит Антония соседям, высунувшимся на лестничную клетку, зевакам и испуганным жильцам. – Мы будем стоять здесь, пока нас не впустят.

Я бесполезна, ничем не могу помочь, меня грызет стыд за наш провал, за очередную битву, после которой мы вновь отправимся в подвал нашего первого дома, вернемся в то время, когда нигде не было написано, что мы достойны иметь свое прибежище.

Синьора Мирелла велела прибить к двери две доски крест-накрест, как поступают с заброшенными домами, разрушенными сыроварнями, подвалами, где полно шприцев и презервативов, близнецы достают инструменты и под руководством Антонии принимаются за дело, и их хрупкие юные ручонки как могут управляются с молотками и плоскогубцами.

Меня мать даже ни о чем не просит, лишь позволяет наблюдать за их потугами; доски не поддаются, гвозди не выкорчевываются, и близнецы с Антонией, кажется, сражаются с самой судьбой, пытаются сдвинуть орбиты движения планет.

Руки матери дрожат, но она не сдается, говорит, что вышибет дверь плечом, будет дубасить, пока та не грохнется, а если понадобится, принесет взрывчатку, – ее всю жизнь задвигали на задний план, теперь дудки, теперь сам Господь Бог ее не остановит. Она яростно наседает на гвозди, на стену, осыпает ударами бетон и штукатурку, она пытается добраться до дверных петель, с грохотом колотит по косякам и доскам.

А я думаю о рыбах: кто знает, может, их выпустили на волю или бросили в канализацию, может, сейчас они плывут по трубам под люками, желая доплыть до далекого моря, может, они мутировали, обзавелись третьим глазом, пятью плавниками, их отравили остатки кондиционера для белья и таблеток от накипи для посудомоечной машины, средства для мытья ванны и шампуни с ароматом ромашки, белого мха или масла ши.

Вдруг на лестнице слышатся шаги, кто-то кричит:

– Ма!

Мать замирает, костяшки ее пальцев покраснели, лоб покрылся испариной, она с удивлением смотрит на появление сына.

– Отойди, ма. Сейчас мы все сделаем.

Мариано поднимается на лестничную клетку, он привел с собой троих друзей, высоких и широкоплечих, как он сам, у них с собой ломы и гвоздодеры, лица наполовину скрыты под шарфами, мы размыкаем ряды и пропускаем их вперед. Мариано наносит первый удар по двери, мать молча вздрагивает, прижимается к лифту.

Летят гвозди и щепки, летят куски бетона, Мариано сворачивает петли гвоздодером, руками и ногами давит и тянет на себя, его друзья налегают на дверь, бьют по ней всем, что попадется, до тех пор, пока брат не чувствует, что она поддается, тогда он толкает ее плечом, раз, три, пять, ударяет всем телом, и дверь наконец не выдерживает, в стене возникает брешь, сквозь которую виднеется нутро квартиры.

Накладной нос моего брата покрыт белой пылью, пальцы и одежда все в штукатурке, ладонь кровоточит, рукав куртки надорван, но он не унимается, продолжает дубасить дверь ногой, пробивает проход, затем переступает через порог, словно ныряет в наше прошлое.

Следом заходят его друзья, мать, близнецы, дверь, как беззубый рот, проглатывает их, последней шагаю я; синьора Мирелла заставила кого-то пробить дно ванны молотком, на кухне от стен осталась только кирпичная кладка, диванная обивка порезана ножницами, синьора вынесла из дома вещи, которые ей не принадлежали, – их мать оставила ей в обмен на какое-то ее имущество, – провода обрезали, карнизы оторвали от стен, наша квартира похожа на стройплощадку или место преступления.

Мариано бродит взад-вперед и оценивает нанесенный ущерб, он уже дошел до следующей стадии – деятельной, – думает, как подлатать