Постчеловек: глоссарий - Рози Брайдотти

(включая расовые). Ксенофеминизм признает, что интерсекциональные методы значительно усилили феминистские теоретические подходы, требуя постоянной чувствительности к «возможности множественной дискриминации» и привилегий (Crenshaw, 1989: 148). Такой подход побудил феминисток, выражаясь словами Кимберли Креншоу, «задать другой вопрос» (Crenshaw, 1991: 1245), то есть размышлять о следствиях проблем в свете многочисленных (и часто незаметных) структур угнетения. Конечно, ксенофеминизм стремится сохранить множество достижений этого подхода и применить их к зарождающимся технокультурам, но считает, что для этого не нужно отказываться от универсального.

Действительно, ксенофеминизм нацелен как раз на интерсекциональное универсальное, то есть «политики, смонтированные из потребностей каждого человека, производя срез сквозь расовые характеристики, способности, экономическое положение и географию» (Laboria Cuboniks, 2015). Для ксенофеминизма универсальность становится созданием пересечений конкретных локальностей (наших ограниченных феноменологических состояний), сонаправленных с векторами непредвиденных и сконструированных солидарностей (сформированных отчасти благодаря «другому вопросу» или вопросам). Это находится в прямом противоречии с раздутым партикуляризмом, который традиционно выдавался за универсальное и со времен Просвещения монополизировал рынок популярных родовых понятий. Вызов ксенофеминизма состоит не только в том, чтобы отвергнуть универсальное, но и в том, чтобы оспорить его и провести его реинжиниринг. Вот почему Laboria Cuboniks стремится позиционировать универсальное как своего рода изменяемую архитектуру, «которая подлежит трансформации, и, по примеру открытого программного обеспечения, оставляет возможность для бесконечной настройки и совершенствования» (Ibid.), и поэтому ксенофеминистский проект следует рассматривать как приглашение, а не как детальный план. Таким образом, универсальное, вовсе не претендуя на выход за пределы социальности, требует, чтобы его понимали как вечно незавершенное политическое действие. Как замечает Доминик Фокс в своем обзоре манифеста, ксенофеминизм обращен к «чрезвычайной деликатности универсального, к заботе, которую необходимо проявлять постоянно, чтобы сохранить его общий характер, его свойство быть „ни тем, ни этим и одновременно отчасти тем, отчасти этим“» (Fox, 2015).

Из господства ограниченного универсализма в гуманистическом дискурсе не вытекает фундаментальная неэффективность попыток использовать универсальное в качестве политического инструмента. Но все же остается вопрос: зачем вообще бороться за универсальность? Что она может предложить современному постгуманистическому феминизму? Чтобы ответить на этот вопрос, я хотела бы сосредоточиться на двух моментах: первый касается полезности универсализма для гендерного аболиционизма, второй – проблем масштаба, амбиций и сложности. Ксенофеминизм претендует на гендерный аболиционизм. Другими словами, он стремится выявить те натурализованные и поставленные на вооружение культурой маркеры идентичности, которые дают приют угнетению и несправедливости. Аболиционистский проект Laboria Cuboniks стремится к тому, чтобы черты, собранные под рубрикой гендера, расы или класса, были лишены их культурного значения и их способности выступать в качестве векторов дискриминации. Иными словами, ксенофеминизм не выступает за отмену маркеров идентичности как таковых (предприятие, которое может подавлять разнообразие и, следовательно, было бы нежелательным). Наоборот, это приверженность постоянной политической борьбе – борьбе, которая не закончится до тех пор, пока характеристики, ныне неравномерно нагруженные социальной стигмой, не потеряют функцию основания асимметричных властных отношений.

Такой проект устранения технополитических, социально воплощенных матриц дискриминации подкрепляется набором общих родовых представлений. Ксенофеминизм совершенно ясно говорит об этом, признавая, что «жизнеспособность эмансипаторных аболиционистских проектов (упразднения класса, гендера и расы) зависит от глубокой переработки универсального» (Laboria Cuboniks, 2015). Именно здесь важность политического отказа от ограниченной универсальности становится особенно очевидной. Бесполезно стремиться к упразднению целого ряда черт, служащих рычагами для деструктивной власти, если это упразднение ведет только к ловушке «раздутых безымянных частностей… европейского универсализма» (Ibid.). Именно по этой причине ксенофеминизм настаивает на агитации за интерсекциональную универсальность, которую он понимает не как «морцелляцию коллективов для создания статичной пены ссылающихся друг на друга идентичностей, а [как. – Х. Х.] политическую ориентацию, которая проходит сквозь каждую частность, отказываясь от тупого развешивания ярлыков на тела» (Ibid.). Таким образом, более универсальная универсальность дает существенные политические возможности для эмансипаторных гендерных движений и фактически становится условием воображения грядущего после завершения аболиционистского проекта.

Последнее замечание, которое я хочу сделать об универсальном как инструменте активиста, касается вопросов масштаба и сопротивления. Laboria Cuboniks пишут: «В то время как капитализм понимается как сложная и постоянно расширяющаяся тотальность, многие потенциально освободительные антикапиталистические проекты глубоко опасаются перехода к универсальной масштабной спекулятивной сопротивляющейся политике и осуждая ее как непременно репрессивный вектор» (Ibid.). Такая позиция явно перекликается с работами социолога-марксиста Вивека Чиббера, который утверждает, что проблемы масштаба и «универсализирующее влечение капитала» порождают особенно проблематичный раскол в самом сердце современной постколониальной теории (Chibber, 2013: 285). Несмотря на то, что она «представляет собой схему анализа капиталистического господства, – утверждает Чиббер, – она отвергает идею универсальной теории. Следовательно, она оказывается в неловком положении, когда признает, что капитализм приобрел глобальный характер, но отрицает, что мы можем выдвинуть общую теорию его функционирования или его свойств» (Chibber, 2015: n. p.).

Для Чиббера и Laboria Cuboniks отказ от проекта по конструированию универсальности способствовал ощутимому сокращению политической агентности и амбиций. Многие современные освободительные проекты не пропорциональны «монструозной сложности нашей реальности, которая переплетена волоконно-оптическими кабелями, радио- и микроволнами, нефте- и газопроводами, воздушными и судоходными путями, неослабевающим одновременным исполнением миллионов коммуникационных протоколов, совершающихся каждую миллисекунду» (Laboria Cuboniks, 2015). Короче говоря, у нас нет готовых концептуальных ресурсов, необходимых для противостояния капитализму, экологическому кризису или сложным, встроенным структурам угнетения. Умышленное или невольное пренебрежение действиями, выходящими за рамки локального и микрополитического, приводит к обращению с универсальным как с абсолютом и порождает «ослабляющую несостыковку между тем, что мы стремимся свергнуть, и стратегиями, которые мы для этого свержения развиваем» (Ibid.). Ксенофеминизм настаивает на том, что если мы идем на риск продвижения крупномасштабных контргегемонных гендерно-политических проектов, то нам необходимо вмешаться в дискуссию о функционировании и конституировании универсальности.

Универсальность, таким образом, представляет собой изменчивый объект политической борьбы, который помещен в ядро ксенофеминизма, поскольку оно, с одной стороны, поддерживает амбиции гендерного аболиционизма, а с другой – помогает контргегемонным левым проектам, способным противостоять вездесущим (хотя и неравномерно распределенным, и проявляющимся по-разному) сетям капитала. Ксенофеминизм настаивает на понимании универсального не как объекта, а как процесса – технологии, всегда нуждающейся в сборке. Это, по словам авторов манифеста, «не то универсальное, которое может быть спущено сверху, а то, которое выстраивается снизу вверх – или, еще лучше, в горизонтальном направлении, – прокладывая новые линии транзита сквозь неровный ландшафт» (Ibid.). Я согласна с Брайдотти, когда она замечает в связи с темой концепции постчеловека: «Требуется установить новую повестку, которая больше не являлась бы повесткой европейской или европоцентристской универсальной рациональной субъективности, но радикальным ее преобразованием» (Braidotti, 2013: 52; Брайдотти, 2021: 103). Обратите внимание, что эта повестка оформлена как преобразование, а не как прямой отказ. Ксенофеминизм утверждает, что мы должны интерсекционализировать